Бернард Корнуэлл - Рождество Шарпа Страница 2

— Я как-то не подумал, сэр, — признался Николс.

Знаменосцу было семнадцать лет, а выглядел он на четырнадцать. Шинель на нем была с чужого плеча. Мать парня пришила к ней потрепанные золотые галуны и подвернула слишком длинные рукава с желтыми обшлагами, чтобы не мешались.

— Я боялся, что пропущу войну, — объяснял Николс Шарпу, когда прибыл в батальон неделю назад. — Ужасное невезение — пропустить войну.

— А по-моему, так ужасное везение.

— Нет, сэр! Просто человек должен исполнять свой долг, — убежденно сказал Николс. И знаменосец изо всех сил старался исполнять свой долг и не смущался, когда ветераны полка смеялись над его рвением. Совсем как щенок, подумал Шарп. Мокрый нос, задранный вверх хвост и готовность в любой момент показать врагу свои молочные зубы. Но не в Рождество, думал Шарп. Только не в Рождество. Он надеялся, что Хоган ошибся и никаких лягушатников нет и в помине. Рождество — неподходящее время для того, чтобы умирать.

— Возможно, все обойдется, — заявил полковник Хоган и оглушительно чихнул.

Потом вытер нос гигантским носовым платком красного цвета и сдул с карты крошки нюхательного табака. — Возможно, это донесение не подтвердится, Ричард. Просто слух. Ты как, вола подстрелил?

— Все никак не соберусь, сэр. Кстати, как вы об этом узнали?

— Как-никак, я руковожу у Пэра[2] разведкой, — сказал Хоган важно, — и я знаю все. Или почти все. Чего я не знаю, Ричард, это какую дорогу выберут лягушатники. Поэтому мне придется поставить людей на обеих: испанцы будут держать восточную, а ты со своими парнями займешь западную. Вот, гляди.

Он ткнул пальцем в карту, и склонившийся над ней Шарп увидел возле французских позиций крохотную галочку и рядом — подпись, сделанную размашистым почерком Хогана: «Ирати».

— Тебе там понравится, — пообещал полковник Хоган. — Совершенно никудышное местечко, Ричард. Лачуги да нищета — вот и все, что там было, есть и будет во веки веков. Самое место провести Рождество.

Потому что, возможно, там захотят пройти французы. После победы Веллингтона при Виттории войска Наполеона были отброшены из Испании, но горстка французов все еще держалась в фортах на южной границе. Шпионы Хогана донесли, что гарнизон форта Окагавия намерен прорваться во Францию. Выступить собирались под Рождество в надежде, что неприятель, объевшись мяса и упившись вином, не сможет сражаться. Однако Хоган прознал об этом и теперь расставлял ловушки на двух дорогах, которыми только и могли воспользоваться беглецы из гарнизона.

Первая дорога, восточная, была гораздо более удобной и вела через неглубокое ущелье прямо во Францию. Хоган предполагал, что именно этот путь французы и выберут. Но была еще и вторая дорога, узкая, крутая и неровная, и ее тоже требовалось перекрыть. А значит, Добровольцам Принца Уэльского, полку Шарпа, придется карабкаться по холмам и проводить Рождество в местечке, где нет ничего, кроме лачуг и нищеты. В Ирати.

— В форте Окаговии — больше тысячи душ, — сказал Хоган Шарпу, — и мы не хотим, чтобы Бони снова получил их в свое распоряжение. Останови их, Ричард.

— Если они двинутся западной дорогой, сэр.

— Что вряд ли, — сказал Хоган доверительно. — Но если это все-таки случится, останови их. Убей мне на Рождество парочку лягушатников, Ричард. Ты ведь для этого служишь в армии, верно? Чтобы убивать лягушатников. Иди и займись этим, и чтобы через час духу твоего здесь не было.

По правде говоря, Шарп завербовался в армию вовсе не для того, чтобы убивать лягушатников. Он стал солдатом, потому что был голоден, и к тому же скрывался от констеблей. А тому, кто возьмет королевский шиллинг и натянет королевский мундир, закон больше не страшен. Вот так рядовой Шарп и попал в 33-й полк, и повоевал во Фландрии и Индии. А при Ассайе, в кровопролитной битве меж двух рек, где небольшая британская армия обратила в бегство бесчисленное индийское войско, Шарп стал офицером. С той поры минуло почти десять лет, и добрую часть из них он провел, сражаясь с французами в Португалии и Испании. Только теперь он воевал в темно-зеленом мундире стрелка, и по странному стечению обстоятельств командовал солдатами в красных мундирах — целым батальоном. Батальоном, который раньше звался Южным Эссекским, а теперь — батальоном Добровольцев Принца Уэльского. Но этим сырым, серым утром их можно было заподозрить в чем угодно, только не в желании отправляться куда-то по доброй воле. Квартировать здесь было удобно, местные девушки были прелестны, и никому не хотелось срываться с места в эту холодную испанскую зиму. Их неудовольствие Шарп в расчет не принял. Завербовался в армию — забудь об удобствах.

И через час они отправились в путь. 422 человека вышли из городка на восток и спустились в долину. Дождь лил как из ведра. Вода заполнила узкие канавы по краям полей и затопила колеи, пробитые на дороге тяжелыми пушками. Никто больше в целой армии не находился в это время в походе — лишь полк Шарпа шел вперед, чтобы закрыть собой брешь среди высоких гор и остановить убегающих французов. Нет, Шарп не верил, что в это Рождество ему придется воевать. Даже Хоган не знал, куда пойдут французы, но, вероятно, они выберут другую дорогу, главную, и все, что ждет Шарпа впереди, — это долгий путь и холодное Рождество. Но раз король Георг хочет, чтобы он был в Ирати, что же, он там будет. И да поможет Господь лягушатникам, если они все-таки выберут восточный путь.

Полковник Жан Гюден смотрел, как спускают трехцветный флаг. Форт в Окаговии, которым он командовал четыре года, приходилось покидать, и это давалось нелегко. Еще одно поражение. Жизнь полковника стала одним сплошным поражением.

Даже сам форт в Окаговии был ничем иным, как поражением. Гюден прекрасно знал, что он ничего не защищает. Правда, форт стоял на господствующей высоте, у дороги в горы. Но эта дорога никогда не использовалась для доставки грузов из Франции, и здесь никогда не появлялись партизаны, досаждавшие всем прочим французским гарнизонам в Испании.

Раз за разом Гюден указывал на это вышестоящему руководству, но для чиновников в Париже гарнизон в Окаговии был только точкой на карте Испании, и приказа отступать все не было. Но однажды эти бюрократы вспомнили-таки про форт и решили, что тысяча солдат больше пригодится, сражаясь за родину, а не удерживая бесполезный форт.

И вот сейчас эта тысяча солдат готовилась к отступлению. Триста человек подчинялись Гюдену и представляли собой непосредственно гарнизон; остальные были беженцами, укрывшимися в Окаговии после виторийского разгрома. Среди них были и драгуны, но большинство составляли пехотинцы 75-го полка. Они строились во дворе под своим Орлом — и под бдительным оком своего вспыльчивого командира, полковника Келлу. Позади 75-го, возде повозок, теснилась толпа женщин и детей.