Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 Страница 20

Но это было не так легко, потому что едва ли дон Агуадо попадет в ловушку; кроме того, маркиз де Монтолон, двоюродный брат того графа Монтолона, который в прежнее время был верным другом и спутником Наполеона в годы его несчастий, мог бы в этом деле быть для него опасным.

Это был случай, в котором опять помог лукавый Бачйоки.

— Я готов спорить, государь, — сказал он вкрадчиво, — что сеньора не знает, как отделаться от этого дона Олимпио Агуадо. Это я понял из ее слов, и начавшаяся война представляет удобный для этого случай.

— Да, если бы дон был француз.

— Испанец также может быть назначен на войну.

— Каким же образом? У вас, кажется, есть план?

— Да, государь, испанская королева, без сомнения, пошлет в ваши войска несколько лучших офицеров, — можно бы выразить в Мадриде желание…

— Чтобы в числе прочих назначили дона Агуадо, — вы правы, Бачйоки.

— Отвага этого дона известна. Потому весьма вероятно, что опасности войны не останутся для него без последствий и даже могут, в несчастном случае, лишить его жизни, — сказал слуга с многозначительной улыбкой.

Людовик Наполеон молчал, он смерил глазами Бачйоки, как будто хотел сказать: какая гадина! Однако не выразил своих мыслей, нуждаясь в этом, способном на все человеке.

— Я через посольство передам это желание в Мадрид, — сказал он после некоторой паузы.

— В таком случае позвольте мне обратиться к вам со всеподданнейшей просьбой, государь, — сказал Бачйоки с низким поклоном,

— Говорите, мне будет приятно исполнить вашу просьбу.

— Недавно я видел у генерала Персиньи герцога Медина; он, кажется, происходит от боковой линии этого испанского дома!

— Как его полное имя?

— Герцог Эндемо Медина, государь! Этот дон из древней фамилии просит милостивого позволения отправиться на войну, и я обещал ходатайствовать за него.

— Просьба ваша будет исполнена! Сообщите герцогу мое согласие, и сами распорядитесь остальным.

— Итак, я надеюсь сообщить вам вскоре сведения о прекрасной сеньоре, государь, — сказал Бачйоки, откланиваясь. Император немедленно приказал испросить у королевы Изабеллы назначение Олимпио генералом и повеление отправиться в поход, о чем, как мы видели, и было сообщено дону через Олоцага.

Мы представили благосклонным читателям первый краткий очерк постепенно развивающихся придворных интриг.

Между тем как император все более и более интересовался прекрасной возлюбленной Олимпио, Евгения питала желание совершенно устранить эту сеньору. Она ненавидела Долорес, потому что ее любил Агуадо.

Его образ постоянно стоял перед ней; она видела его в соборе гордого, с бриллиантовым крестом; он едва поклонился, как будто не хотел склонить головы, эта гордость и благородная внешность внушали к нему уважение. Евгения знала причину его холодности и хотела видеть его поверженным, обожающим ее одну; эта мысль, это желание не давали ей покоя! Олимпио должен был во что бы то ни стало быть у ее ног, — он смущал ее сон, его одного видела она, когда, закрыв глаза, чувствовала на себе поцелуи императора; его домогалась она со всей страстью.

Бесчисленные планы, новые пути приходили на ум Евгении, но трудно было выбрать лучший из них. Тогда императрица вспомнила об одном человеке из ее свиты, на которого можно было положиться в этом опасном предприятии. Эта женщина, казавшаяся ей способной для подобного поручения, была возвышена ею из грязи, и потому Евгения могла рассчитывать на ее благодарность.

Дама эта была испанка, которая могла понять ее тайну и исполнить задуманные планы. В ее жилах текла кровь южанки, и судьба дала ей угрюмый характер; она не любила людей и только к Евгении питала почти безграничную преданность.

Чтобы понять, кто была эта дама, мы должны вернуться немного назад. В тот вечер, когда Марион отправилась в морг, откуда предполагалось перенести тело загадочного инфанта Барселоны в испанское посольство, она видела, как отправили во дворец его старую Жену и молоденькую дочь. Их отвезли в придворном экипаже в Тюильри, где императрица приняла их в своем салоне. Евгения отпустила свою свиту, желая наедине переговорить с дамами, которых окружала странная таинственность.

Войдя в салон, сгорбленная старушка, лицо которой было скрыто вуалью, и дочь опустились на колени; императрица подошла к ним и подняла их.

— Доверьтесь мне, — сказала она по-испански. — Я желаю вам добра и хочу помочь! Мне сказали, что умерший был инфантом Барселоны. Откройтесь мне, какая тайна окружает вас?

Старуха залилась слезами, она ломала себе руки; дочь ее подошла к Евгении.

— Благородная императрица, — заговорила она звучным голосом. — Мы опозоренные изгнанницы. Судьба наша горькая, и вы одни можете изменить ее.

— Он скончался, умер в горе! — простонала старуха.

— Простите скорбь матери, — сказала дочь. — Велите отвести ее к телу инфанта, а я останусь здесь и объясню вам все.

— Я пойду с ним в могилу, я и это хочу разделить с ним! — вскричала старуха.

— Вы меня глубоко тронули. Ваш супруг, инфант, будет в эту ночь перевезен из морга в капеллу испанского посольства…

— Пустите меня к нему, кто может разлучить меня с несчастным, тяжелую судьбу которого я до сих пор делила! Вы не можете быть так жестоки! Имейте сострадание, — молила старуха.

— Ваше желание будет исполнено, — сказала ласково Евгения старухе, потом, обернувшись к девушке, прибавила: — Вы останетесь у меня, доверьтесь мне, я вам помогу!

— Поздно, слишком поздно, его нет у меня, мне остается одна смерть! Я пойду в могилу за несчастным, которого лишили трона и заставили бродить из страны в страну!

Евгения позвонила и приказала передать одному из камергеров, чтобы он отвез старую женщину в испанское посольство.

Старуха, поблагодарив императрицу, оставила Тюильри. Оставшись наедине с девушкой под вуалью, Евгения попросила ее сесть напротив себя.

— Я готова вас выслушать и помочь вам, — сказала она мягким, ласковым голосом, производившим всегда глубокое впечатление.

— Кто изгнан и презрен светом, государыня, в том является ненависть и вражда! Мой отец не проклинал тех, кто постыдно изгнал его, — я проклинаю их. Душа моего отца была благородна и велика, он простил виновников своего несчастья, никакое преступление не тяготило совести старика, — он умер, благословляя своих врагов!

После короткой паузы она продолжала глухим тоном:

— Когда умер в 1788 году испанский король Карл III, трон наследовал его сын, Карл IV, имевший в супружестве Марию Луизу Пармскую. В 1770 году нелюбимая королем Мария Луиза родила сына, наследника престола. Но небо как будто хотело наказать их брак, и первенец имел на лбу черное пятно в виде звезды. Посмотрите, у меня точно такое же пятно, наследованное мною от Франциско, инфанта Барселонского, лишенного престола.