Федор Гайворонский - Последний тамплиер Страница 20

— А мама? Она поедет с нами на охоту?

Я посмотрел на Жанну.

— Когда ты был в Жизоре, я выезжала с Филиппом на охоту, — как бы извиняясь, произнесла она.

Я ответил:

— Конечно. Мама поедет с нами.

Филипп захлопал в ладоши. Он так был похож на меня в детстве. Только волосы у него были светлые, почти русые. Как у Гвинделины…

Принесли завтрак. Я остался трапезничать в саду, ожидая, когда вернется слуга и скажет, что все готово для охоты. Но слуга, когда появился, принес совсем иную весть.

— Господин, — сказал он, — некий рыцарь с тевтонским крестом на плаще, просит встречи с вами.

— Что ему надо?

— Он хочет поговорить… — слуга запнулся, — о матушке месье Филиппа.

В память опять пришла Гвинделина. Я вскочил. В глазах стало темно, голова закружилась. Чтобы не упасть, я оперся о спинку кресла.

— Вам плохо, господин?

— Нет, — ответил я, — приведи рыцаря сюда.

Немного погодя, я услышал тяжелые шаги и звон кольчуги. Я обернулся. В полном воинском облачении ко мне шел Петер Гогенгейм, тот самый немец, из числа рыцарей, служивших ле Брею, который некогда гостил у меня в поместье. Подойдя ближе, он поклонился. Я встал и кивнул в ответ.

— Здравствуйте, граф. Вы помните меня?

— Конечно, помню — холодно сказал я, — равно, как и ваш живот, бездонный для вина, и вашу спину, по которой я пару раз прошелся плеткой в Шюре лет двадцать назад.

— Забудем прошлое, — ответил Гогенгейм, — я пришел вам помочь.

Рыцарь не лгал. Было видно — он действительно пришел не для того, чтобы убить меня, отомстив тем самым за смерть дяди своего командира. Я указал ему на кресло, в котором сам сидел недавно, а сам, приказав слуге оставить нас вдвоем, сел в кресло Филиппа.

— Разделите со мной трапезу?

— Благодарю, граф. Если позволите, я выпью вина.

Рыцарь налил себе вина, и пригубив, молвил:

— Примите мои соболезнования по поводу смерти вашей подруги. И если вы думаете, что мой хозяин был рад тому, вы ошибаетесь. Он был так же сражен этой новостью, как и все мы. Он способен на разбой и жестокость. Такова его природа норманна, но на подлость — никогда. Я приехал к вам по своей воле, испросив разрешения у месье ле Брея, после того как вчера в полночь в замок привезли останки его дяди, убитого вами. Сержанты, которые были свидетелями вашего поступка, уже мертвы. А дружина поклялась хранить вашу тайну до смерти, ибо на вашу долю в последнее время легло слишком много тяжких испытаний, которые вы встретили с великим мужеством, как и подобает настоящему рыцарю, а посему достойны уважения, понимания и помощи. И если вы, благородный рыцарь, сочли нужным убить своего орденского наставника, не нам судить о причинах столь серьезных действий с вашей стороны. Так сказал я графу и он согласился со мной.

А теперь я хотел бы сообщить вам то, ради чего, собственно, приехал.

— Сначала расскажите мне, как она умерла. Все, что вам известно.

— Тогда, граф, наберитесь мужества ибо мой рассказ будет страшным. Вскоре после вашего ареста, в наши края вновь вернулся Тощий Яков. Он бродил по вашим землям и вещал о том, что вы — богохульник, еретик, содомит и колдун, что будете казнены справедливым французским королем по закону божьему. Многие крестьяне верили ему, как и тому, что он рассказывал о госпоже Гвинделине. Я не хочу повторять, что он говорил, его слова были слишком грязны и отвратны даже для такого старого грубого солдата, как я. И если мой господин приказал своим крестьянам, под страхом петли, гнать Якова взашей, то в ваших владениях не нашлось никого, кто отдал бы подобный приказ. Яков пробыл в ваших землях всю зиму. В начале февраля у госпожи Гвинделины умерла мать и она с небольшой свитой отправилась в деревню на похороны. Но там на нее и тех, кто был с ней, кинулись крестьяне, во главе с Тощим Яковом. Их было очень много, они сбросили ваших слуг с коней, и стали бить их палками. Ваш оруженосец, рыцарь Гамрот, бросился защищать госпожу, но не смог ничего сделать, его ударили топором…

Как говорят свидетели ее казни, уже привязанная к кресту, она сказала: «Добрые христиане, я пришла сюда, дабы умереть, ибо осуждена вами на смерть по лживому навету. Я не буду винить кого-то, или говорить что-либо о том, в чем меня обвиняют и за что приговорили к смерти, но молю Бога спасти моего и вашего господина, послать ему силы выстоять в своем испытании и ниспослать ему долгое царствование над вами, ибо не было никогда князя благороднее и милосерднее, и для меня он всегда был добрым, великодушным и безраздельным повелителем. А если кто-нибудь займется моим делом, я требую от них суда праведного, по закону божьему. Покидая мир и всех вас, я сердечно желаю, чтобы все вы за меня молились. О Господи, помилуй меня, Богу предаю мою душу».

После того, как ей завязали глаза и подожгли хворост, она несколько раз повторила: «Иисусу Христу предаю мою душу; Господи Иисусе, прими мою душу».

Так умерла она. Ее смерть повергла всех в ужас и заставила очнуться от обмана многих, чьи души смутил нечестивец. Яков исчез в тот же день, но вскоре его нашли висящим на суку возле обочины дижонской дороги …

Я не плакал, хотя душа моя горела огнем. Образы, воссозданные Гогенгеймом, были слишком живыми, слишком ясно представлял я себе ее хрупкое, израненное тело, привязанное к кресту, слишком искренни были ее слова. Так могла сказать она и только она, и ее последняя речь, переданная Гогенгеймом, была самым верным свидетельством того, что он говорил мне сейчас правду.

— Итак, — сказал я, и даже мне мой голос показался страшным, — за чем вы, Петер, приехали ко мне?

— Я не забыл ваше гостеприимство, вашу отвагу и ум, вашу справедливую плеть. Я уважал вас всегда и охотно служил бы вам, хотя кроме меня самого, никто об этом не знал, так как будучи рыцарем, я не мог нарушить обещание, данное однажды своему командиру, графу ле Брею. Теперь же считаю, что ввиду последних событий, обязан помочь вам. Долг чести превыше долга верности. Я знаю, что творится в вашей душе. Я тоже испытал подобное, когда один барон однажды сломил моего непокорного отца, своего вассала, вырезав на корню в Майский Праздник мою семью от деда до брата — младенца. Тогда, будучи двадцатилетним юнцом, я лишился всего, кроме имени и отправился странствовать. Судьба провела меня по многим дорогам. Я знаю кое-что, может быть, даже немного больше, чем другие. Сейчас ваша душа желает одного — мести за смерть подруги. Еще немного, и вы сядете на коня и отправитесь с дружиной карать крестьян в Реми, деревне, где жила мать госпожи Гвинделины. Но укротите свой гнев до поры до времени, в конце-концов, в Реми живут ее близкие родственники, в чьих жилах продолжает течь ее кровь. Не губите без надобности жалкие жизни крестьян. Месть должна быть не слепой, но мудрой. Крестьяне были одурманены Яковом. Он уже заплатил за себя. Пусть теперь за себя заплатят те, кто его послал.