В глуби веков - Воронкова Любовь Федоровна Страница 20

Гефестион загородил вход.

Но гонец настойчиво требовал пропустить его.

— Во имя жизни царя! — сказал он наконец.

И Гефестион отступил.

Гонец вошел в шатер в ту минуту, когда врач Филипп подавал Александру чашу с лекарством, которое он составил. Гонец поспешно шагнул к ложу царя, подал свиток.

— Парменион просил прочесть немедленно!

И тотчас вышел.

Александр развернул свиток. Глаза, опаленные жаром болезни, еле разбирали буквы. Почерк Пармениона был тороплив, малоразборчив. Но все-таки Александр прочитал и уловил смысл. Парменион спешил уведомить царя, чтобы он не доверял врачу Филиппу. Ему, Пармениону, стало известно, что Дарий подкупил врача; они уговорились отравить Александра. Дарий обещал Акарнанцу тысячу талантов и свою сестру в жены.

Врач стоял перед ним с чашей в руках. Александр поднял на него глаза, передал ему свиток и принял из его рук лекарство. Какое-то мгновение он держал чашу у губ, не спуская глаз с Филиппа. Увидев, что врач не испугался, но побледнел от гнева, Александр насмешливо скривил губы. «Парменион опять промахнулся», — подумал он.

И, глядя Филиппу прямо в глаза, выпил лекарство. Александр пил снадобье, а Филипп, потрясая свитком, бранил и проклинал тех, кто оклеветал его перед Парменионом, чтобы погубить царя. Лекарство огнем прошло по телу. На мгновение царь потерял сознание. Но тут же открыл глаза — ему стало легче дышать.

— Я вылечу тебя, царь, — сказал Филипп, растроганный его доверием, — только ты в дальнейшем слушайся меня!

Царь улыбнулся запекшимися губами и закрыл глаза.

— Вылечи поскорее, — прошептал он, — персы идут. Я слышу, как они идут. Помоги мне встать, чтобы встретить их…

Филипп согревал остывающее тело Александра горячими припарками. Царь не хотел есть — Филипп приносил вкусно пахнущие кушанья, ароматное вино и этим возбуждал его аппетит. Когда сознание Александра прояснялось, но глаза еще были пусты и безучастны, Филипп заводил разговор о войске, о битвах, о победах, вспоминал о матери царя, царице Олимпиаде… Так он возвращал к жизни Александра, который уже видел Харона, поджидавшего его у Стикса, в подземном царстве мертвых.

На четвертый день царь, превозмогая болезнь, поднялся шатаясь, надел военные доспехи и, не слушая ничьих уговоров, сел на коня. Медлить было невозможно. Стало известно, что через пять дней Дарий будет в Киликии.

Македонское войско снова тронулось в путь. Снова загремели копыта коней, загудела земля под тяжкой поступью фаланги, заскрипели колесами обозы…

«Почему он не умер, о Зевс и все боги? — горько упрекал богов Александр-Линкестиец, прикованный к повозке. — Почему вы не позволили ему умереть?!»

ПЕРСЫ ИДУТ

Огромное, пестрое войско персидского царя стекалось со всех концов страны к Вавилону, к резиденции Дария. Шли войска персов, мидийцев, гирканцев. Шли отряды из Лидии. С двусторонними секирами и легкими прямоугольными щитами шли барканцы из города Барки, что в Киренаике. Шли дербики — племя, живущее на восточном берегу Каспийского моря. У них были копья с медными и железными наконечниками. А те, у кого не было копий, несли толстые, заостренные палки, обожженные на огне. Шли отряды разных племен, которых и сам царь не знал, кто они такие. Неисчислимые костры военного лагеря горели вокруг Вавилона. Ночью Евфрат был полон огней.

Готовясь к походу, царь Дарий Кодоман осматривал войска. Он не глядел в сторону своих роскошно одетых полководцев. Разве победил бы Македонянин, если бы они проявили хоть немного желания сражаться? Они просто отдали победу в руки жалкому македонскому войску, сами отдали. Ну можно ли поверить, чтобы кучка македонян оказалась сильнее их?

— Сколько у меня войска?

Ни один полководец не смог ответить Дарию, сколько у него войска.

— Столько, что и сосчитать невозможно!

— Это вам невозможно, — проворчал царь, — а я сосчитаю. Царь Ксеркс тоже считал когда-то!

Дарий, по примеру Ксеркса, велел соорудить круглую ограду из кирпича, такую по размеру, куда могло бы войти ровно десять тысяч воинов в полном вооружении. Воины входили туда толпой. Полно? Значит, десять тысяч. Отходи в сторону, входите следующие. Еще десять тысяч. Отходи в сторону. Следующие…

«Когда увидят, что их так много, смелее будут воевать», — думал Дарий.

Считать начали с утра, лишь взошло солнце. Отряды воинов входили в ограду и выходили, входили и выходили. Постепенно они заполнили широкую равнину вокруг Вавилона. Только ночь заставила прекратить счет, а войско еще было не все сосчитано.

Царь не покидал лагеря. Над его шатром высоко поднималось сверкающее изображение солнца, светлый лик Ахурамазды — бога, которому молились персы. Войско, просторно расположившееся на равнине, казалось еще многочисленнее, чем было, — такое широкое пространство оно занимало.

Царь отправил свои деньги и сокровища в город Дамаск, в Келесирию[*], подальше от войны, от врага. Приближался день, назначенный для похода. И чем ближе подступал этот день, тем тревожнее становилось на душе у царя. Нападала тоска. Нарушена его спокойная, полная удовольствий и наслаждений жизнь — это сердило Дария. Царедворцы досаждали лестью. А что ему их лесть, если никто из них не смог заменить его и он сам должен вести войско! Сатрапы являлись с просьбами и жалобами. Только и думают о своих делах, а как защитить их сатрапии — об этом должен думать царь!

Дарий стал бояться приближения ночи, ему снились странные, полные непонятного значения сны. Он призвал магов, толкователей снов.

— Я видел лагерь Александра. Он весь пылал, да так ярко, что глазам было больно. Что предвещает этот сон?

— Это хорошее предзнаменование, царь. Лагерь Александра сгорит не только во сне, но и наяву.

Дарий успокоился. Но вскоре ему опять приснился сон.

— Я видел, что македонского царя привели ко мне. И он был в персидской одежде, в такой, какую носил я, когда еще не был царем.

— Это хороший сон, царь. Царь македонский вместо царской одежды наденет одежду простого воина, потому что перестанет быть царем.

Но на этот раз, как только угодливые маги умолкли, вперед выступил старый седой жрец. Он встал перед царем прямой и непреклонный.

— Эти толкования неправильны, царь. Твои сны предвещают другое. Яркий свет в лагере Македонянина сулит ему победу. А персидская одежда на нем означает, что ему быть царем Азии. Ведь и на тебе, царь, когда ты вступал на престол, была такая же одежда!

Придворные громко зароптали и вытолкали жреца из царского шатра.

— Он выжил из ума! Царь царей, не слушай его! Ты просто не можешь не победить Александра!

А потихоньку тревожно шептались, вспоминали еще одну дурную примету. Когда Кодоман только что нарек себя Дарием, он приказал переделать форму ножен для персидского кинжала — акинака. Эллинские ножны ему нравились больше, пусть и у персов будут такие же. Маги еще и тогда предсказывали недоброе.

— Мы отказались от своего персидского оружия, предпочли эллинское. Так и власть над персами перейдет к тем, чьему оружию мы подражаем!

И царедворцы, привыкшие к лени дворцовых покоев, где так хорошо жилось при столь бездеятельном и беспечном характере Дария; и сатрапы, приведшие войска из своих отдаленных сатрапий, где они сами были как цари; и полководцы, на которых теперь наваливалась тяжесть войны, — все эти люди были встревожены неприятными предзнаменованиями. И так уже было довольно военных неудач, а тут еще сны царя и разные приметы, грозящие бедой!

Утешала только надежда, что на этот раз, при таком огромном войске, они наконец разобьют Александра. И тогда снова на их земле и в их жизни наступит спокойствие.

Из Киликии пришло известие: царь македонский в Тарсе, он тяжело болен и не выходит из шатра. Мрачное лицо Дария сразу просветлело.

— Он по-настоящему болен?

— Разное говорят, царь. Македоняне плачут. А киликийцы думают, что он притворяется, чтобы не воевать с тобой.