Вокруг света в 80 дней - Жюль Верн Страница 20

с Филеасом Фоггом, пожелав ему полного успеха в путешествии, и выразил надежду, что он когда-нибудь повторит его с менее оригинальной, но с более полезной целью. Мистер Фогг слегка пожал пальцы генерала. Ауда простилась с ним гораздо теплее, сказав, что она никогда не забудет своего долга по отношению к сэру Френсису Кромарти. Что же касается Паспарту, то бригадный генерал крепко пожал ему руку. Затем они расстались.

После Бенареса железнодорожный путь частично идет долиной Ганга. За окнами вагона, благодаря ясной погоде, можно было увидеть разнообразные пейзажи Бихара: горы, покрытые зеленью, поля ячменя, кукурузы и пшеницы, водоемы, населенные зелеными аллигаторами, чистенькие деревушки и леса, все еще покрытые зеленью. Несколько слонов и большегорбых зебу купались в водах священной реки, наряду с группами индусов обоего пола, которые, невзирая на осенний холод, благочестиво совершали ритуальные омовения в священных струях. Эти верующие — ярые враги буддизма[61], горячие приверженцы браминской религии[62], воплощенной в трех существах: Вишну — божестве солнца, Шиве — олицетворении сил природы, и Браме — верховном владыке священнослужителей и законодателей. Но какими глазами Брама, Шива и Вишну должны были теперь смотреть на «британизированную» Индию, где ревущие пароходы загрязняют и волнуют священные воды Ганга, пугают чаек, летающих над его поверхностью, черепах, которыми кишат берега, и распростертых у реки богомольцев?

Вся эта панорама проносилась перед окнами вагона, и облака белого пара часто скрывали от глаз отдельные ее детали. Путешественники с трудом различали форт Чанар, расположенный в двадцати милях к юго-востоку от Бенареса, старую цитадель раджей Бихара, Газипур и расположенные там крупные фабрики розовой воды[63] и масла, а также могилу лорда Корнваллиса[64], которая возвышается на левом берегу Ганга. Они видели укрепленный город Буксар, крупный промышленный и торговый центр Патну, где находится главнейший рынок опиума, а также Монгир, наиболее европеизированный город, похожий на Манчестер или Бирмингам и знаменитый своими чугунолитейными, металлопрокатными заводами и фабриками оружия, высокие трубы которых оскверняли небо Брамы дымом и копотью. Какая проза в стране чудес!

Наступила ночь. Отовсюду слышалось рычание тигров, медведей и вой волков, вспугнутых паровозом. Ни одного из чудес Бенгалии наши путешественники так и не увидели: ни развалин Гури, ни Муршидабада, бывшего некогда столицей этой провинции, ни Бардвана, ни Чандернагора — французского селения на индусской территории, где Паспарту мог бы с гордостью увидеть развевающийся флаг своей родины.

Наконец, в семь часов утра прибыли в Калькутту. Пароход, шедший в Гонконг, снимался с якоря лишь в полдень. В распоряжении Филеаса Фогга оставалось еще пять часов.

По расписанию, наш джентльмен должен был прибыть в столицу Индии[65] 25 октября, на двадцать третий день после своего отъезда из Лондона. Он прибыл туда в точно назначенный день. Итак, он не опоздал и не приехал раньше срока! Два дня, сэкономленные между Лондоном и Бомбеем, были потеряны по известным нам причинам. Но можно предположить, что Филеас Фогг не сожалел об этом.

Глава XV,

в которой саквояж с банковыми билетами облегчается еще на несколько тысяч фунтов

Поезд остановился на вокзале. Паспарту вышел из вагона первый, за ним последовал мистер Фогг, который помог сойти на перрон своей молодой спутнице. Филеас Фогг предполагал сразу же отправиться на пароход, идущий в Гонконг, и удобно устроить там Ауду, которую он не хотел оставлять одну в этой стране, где ей грозило столько опасностей.

В ту минуту, когда мистер Фогг выходил из вокзала, к нему подошел полисмен и спросил:

— Вы мистер Филеас Фогг?

— Да.

— Этот человек ваш слуга? — продолжал полисмен, указывая на Паспарту.

— Да.

— Будьте любезны следовать за мной.

Мистер Фогг ни одним жестом не выдал своего удивления. Полицейский был представителем закона, а для англичанина закон — святыня. Паспарту, как истый француз, попробовал было рассуждать, но полисмен коснулся его жезлом, и мистер Фогг сделал ему знак подчиниться.

— А может эта дама сопровождать нас? — спросил мистер Фогг.

— Может, — ответил полисмен.

Полисмен проводил мистера Фогга, Ауду и Паспарту к пальки-гари — четырехколесному экипажу на четырех человек, запряженному парой лошадей. Во время переезда, продолжавшегося около двадцати минут, все молчали.

Экипаж сначала пересек «черный город» — узенькие улочки, застроенные лачугами, в которых жило грязное, оборванное разноплеменное население; затем он проехал европейский город, полный кирпичных домов. Несмотря на утреннее время, на улицах виднелось множество парадных карет и гуляющей публики.

Пальки-гари остановилась перед каким-то зданием невзрачного вида, не похожим на жилой дом. Полисмен высадил своих пленников — их и в самом деле можно было так назвать — и провел их в какую-то комнату с решетками на окнах. Потом он сказал:

— В половине девятого вы предстанете перед судьей Обадия.

После этого полисмен вышел и запер за собой дверь.

— Ну вот! Мы арестованы! — воскликнул Паспарту, падая на стул.

Ауда, тщетно стараясь скрыть свое волнение, сказала, обращаясь к мистеру Фоггу:

— Вы должны расстаться со мной! Вас преследуют из-за меня, за то, что вы меня спасли!

Филеас Фогг коротко ответил, что это невозможно. Преследовать по делу «сутти»! Немыслимо! Как жалобщики осмелились бы об этом заявить? Тут какая-то ошибка. Мистер Фогг закончил уверением, что, во всяком случае, он не покинет молодую женщину и проводит ее до Гонконга.

— Но пароход отходит сегодня в полдень, — заметил Паспарту.

— Мы еще до полудня будем на пароходе, — спокойно ответил невозмутимый джентльмен.

Это было сказано так уверенно, что Паспарту только оставалось повторить про себя: «Чорт возьми! Еще до полудня мы будем на пароходе».

Но, по правде сказать, он вовсе не был убежден в этом.

В восемь тридцать дверь комнаты распахнулась. Появился полисмен и провел арестованных в соседнее помещение. Это был зал суда, наполненный многочисленной публикой, состоявшей из европейцев и туземцев.

Мистер Фогг, Ауда и Паспарту присели на скамью перед возвышением, предназначенным для судей и секретаря.

Почти сейчас же вышел сопровождаемый судебным приставом судья Обадия. Это был толстый, совершенно круглый человек. Он снял с гвоздя один из париков и проворно надел его себе на голову.

— Слушается первое дело! — провозгласил он.

Но вдруг он поднес руку к голове и воскликнул:

— Эге! Да ведь это не мой парик!

— Ваша правда, мистер Обадия, — это мой, — сказал секретарь.

— Дорогой мистер Ойстерпуф, неужели вы думаете, что судья мог