Серебряная Рука - Говард Пайл Страница 20

Ужасный меч барона просвистел в воздухе, но на этот раз не смог нанести удар по копью. В следующее мгновение лошадь налетела на него и подмяла под себя. Железные подковы проскакали по распростертому телу к концу моста. Крики радости раздались с противоположного края, где за битвой жадно следили рыцари барона Генри.

Но распростертая фигура неожиданно поднялась, и, шатаясь, прислонилась к каменной ограде моста. Барон Генри развернул лошадь, поднял копье и опять устремился на своего раненого противника. На этот раз копье Змеелова не дрогнуло, и все увидели, как оно пронзило нагрудник несчастного Змея, а железный наконечник с зазубринами с щелчком отделился от древка и остался в ране. Барон Конрад упал на колени, и барон Генри, свесившись с лошади, уже вынул из ножен меч, чтобы закончить свое кровавое дело.

Но тут произошло нечто невероятное. Поверженный враг вдруг вскочил на ноги и прежде, чем барон Генри успел нанести удар, с диким воплем прыгнул на него. Дерзкий Змеелов судорожно вцепился в гриву лошади, но прыжок был таким стремительным и могучим, что он не удержался в седле и со звоном рухнул на землю.

— Коварный Змеелов, сейчас Змей рассчитается с тобой! — вскричал барон Конрад, отчаянно вцепившись в своего врага. Он уже сумел подтащить его к краю моста, когда люди барона Генри пришли в себя от изумления и бросились на подмогу своему господину. Но помощь пришла слишком поздно.

На самом краю моста барону Генри удалось встать на ноги. Он очнулся от шока и теперь бешено сопротивлялся. На мгновение противники застыли на месте, раскачиваясь взад-вперед в объятиях друг друга, так что кровь из раны барона Конрада капала на грудь барона Генри. Но вот град камней посыпался из-под окованных железом сапог. Сошедшиеся насмерть враги качнулись последний раз и с жутким всплеском упали в реку. Свесившись через парапет, всадники увидели только пузыри, которые всплыли на поверхности всколыхнувшейся реки. Через мгновение она уже снова несла свои воды беззвучно и невозмутимо, как прежде.

Некоторое время на мосту царило гробовое молчание. Но потом кузен барона Генри, Вильям Родербург, воскликнул:

— Вперед, в погоню! Мальчишку не успели далеко увезти, мы скоро догоним этих мерзавцев!

Однако остальные преследователи ответили на это глухим ропотом и не тронулись с места. Более того, в ответ на повторный призыв Вильям Родербург услышал отчетливое «Нет!».

Воспротивиться господской воле решился немолодой уже человек со шрамом на лице и сединою в курчавых волосах.

— Наш барон мертв, — сказал он. — Вместе с ним кончилась и его вражда. Нас она больше не касается. Здесь в сражении полегли три наших товарища, а четвертый получил жестокие раны. С нас хватит. Зачем мы снова пустимся в погоню? Чтобы без всякого смысла подвергаться новым опасностям?

Стоявшие вокруг рыцари поддержали его одобрительными криками, и Вильям Родербург сдался. Он понял, что не в его силах заставить этих людей снова проливать кровь и жертвовать собой. По крайней мере на сегодня с них хватит.

Глава 14. ОТТО ПРИ ДВОРЕ ВЕЛИКОГО ИМПЕРАТОРА

Из-за болезни и слабости все время долгого путешествия в монастырь Отто провел в забытье. Монотонный непрекращающийся топот копыт, прощальный поцелуй отца доходили до него точно сквозь глубокий сон. А потом этот сон сменился полным туманом, за которым уже ничего не было.

Когда мальчик очнулся, то почувствовал, что кто-то держит смоченную уксусом тряпку у его носа, а на лбу у него лежит холодное полотенце. Он вгляделся в склоненное к нему лицо, а затем закрыл глаза, потому что не поверил им. Мальчик подумал, что его старая комната в монастыре «Белый Крест» привиделась ему в счастливом сне.

Добрый старый аббат сидел рядом ним, внимательно вглядываясь в лицо Отто. Брат Джон сидел у окна и оттуда тоже пристально следил за ним. А у изголовья с примочкой в руке стоял брат Теодор. Кроме этих давно знакомых лиц, в комнате были еще люди, спасшие его от погони — Одноглазый Ганс, старый мастер Николас и другие.

— Это должно быть сон, — думал мальчик, но боль в изувеченной руке подсказала ему, что он уже проснулся.

— Неужели я снова в Святом Михаэльсбурге? — прошептал Отто, все еще не веря своим глазам.

Брат Теодор зашмыгал носом. Некоторое время никто не решался ответить Отто. Но потом старый аббат, пытаясь сдержать дрожь в голосе, сказал:

— Да, дорогой малыш, ты снова у себя, в своем старом доме. Ты недолго отсутствовал, но на долю тебе выпали тяжкие испытания.

— Меня больше не заберут отсюда? — спросил Отто, наконец широко открыв свои голубые глаза.

— Нет, — ласково ответил аббат, — пока ты не выздоровеешь и пока сам этого не захочешь.

Прошло три с небольшим месяца, прежде чем силы вернулись к Отто. А затем в сопровождении Одноглазого Ганса и тех немногих преданных барону Конраду людей, которые остались с ним в последнее самое печальное время его жизни, мальчик отправился в чудный старый город Нурнбург. Император Рудольф остановился там в ожидании короля Оттокара из Богемии, вызванного, чтобы предстать перед высшим советом.

Когда Отто въехал в городские ворота, вид островерхих крыш и нависающих мансард поразил мальчика. Во все глаза он смотрел на удивительные дома — такой красоты он раньше никогда не видел. Но не меньше его поразили и толпы снующих по улицам горожан и количество мелких лавочек, гостеприимно распахнутых, чтобы прохожие могли полюбоваться выставленным товаром. На прилавках можно было увидеть и доспехи, и сияющие украшения, и богатые ткани, такие как шелк и атлас.

Отто никогда раньше не приходилось бывать в городе и сталкиваться с таким многолюдством, изобилием и богатством.

— О, святой отец, посмотрите на эту замечательную леди — должно быть, это сама императрица.

Но старый аббат улыбнулся в ответ.

— Нет, Отто, это жена или дочь зажиточного горожанина, дамы императорского дворца одеваются много богаче.

Мальчик выслушал это молча, в крайнем недоумении.

Но вот великий момент в жизни Отто настал. Он оказался при дворе могущественного императора, правителя Германии и Австрии, Италии и Богемии, а также других, более мелких королевств и княжеств. Мальчику предстояло увидеть императора своими глазами, а возможно, и говорить с ним. Сердце Отто билось так сильно, что он потерял дар речи. А когда на пороге императорских покоев добрый аббат, все время державший его за руку, остановился, чтобы прошептать ему