Огюст Маке - Прекрасная Габриэль Страница 21

— Э! — перебил с гневом Крильон. — Это нелепо, не было никакой опасности, если бы мы взяли Париж. Король берет города, а не женщин.

— Так говорили, — продолжал Эсперанс, — и признаюсь, видя эту чудную свежесть, этот живой цветок, я одобрил, что д’Антраг не подверг дочь огню осады и восторгу офицеров и ландскнехтов.

— Да, вы одобряли Антрага, что он прислал свою дочь развеять вас. Прекрасная Анриэтта была прислана наблюдать за наследством тетки и не допускать его попасть в другие руки.

— Я не спорю, потому что, когда тетка умерла, а наследство было получено, Анриэтта тотчас была отозвана своими родителями.

— Вот видите! Продолжайте.

— Дело в том, что, как я вам сказал, я не могу решиться отыскивать постыдную сторону поступков человечества. Итак, я увидал Анриэтту, она покраснела, увидев меня, восхищалась моими куропатками, как будто они были фазаны, и что-то говорило мне, что с этого свидания время будет проходить для нас приятнее и скорее.

Крильон с отчаянием крутил свои усы.

— Сначала мы виделись в капелле, — продолжал Эсперанс, — потом из ее и моего окна.

— Вы мне сказали, что жили за целое лье.

— Без сомнения.

— И вы видели друг друга за целое лье?.. О молодость!

— Какие у ней славные черные глаза!..

— А у вас какие славные голубые! — сказал Крильон с нежностью. — Далее!

— Это было осенью, в конце, погода стояла хорошая для прогулок. Она выезжала на маленькой лошади по желтевшему лесу…

— Особенно в те дни, когда вы охотились?

— Конечно.

— Что же делал гувернер, что говорила тетка?

— У Спалетты часто была подагра, а тетке лета не позволяли ездить верхом. Но Спалетта ворчал больше тетки.

— Славная тетушка! Как она принадлежала к этой семье! Итак, Спалетта зарабатывал-таки деньги вашей матери, он вас стеснял?

— Да, но с того дня, как было получено письмо, которое я вам показывал, Спалетта исчез, знаете?

— Черт побери!.. Помню… Он исчез, и тогда уже никто вас не стеснял?

— Никто, — наивно сказал Эсперанс.

Крильон рвал бороду и испустил вздох красноречивее десяти восклицаний.

Между собеседниками наступило молчание на несколько минут.

Глава 8

ДУРНАЯ ВСТРЕЧА

Крильон заговорил первый.

— Итак, вы любите Анриэтту д’Антраг?

— Да.

— Страстно? Вы от нее без ума?

— Она близка моему сердцу, корни, пущенные этой любовью, растут в нем глубоко.

— А она также вас любит?

— Я так думаю.

— Постарайтесь мне сказать, что вы уверены в этом.

— Я вижу, — сказал Эсперанс терпеливее и веселее, чем должен был ожидать Крильон, — что вы мне поверите только тогда, когда увидите доказательство собственными глазами. Дотроньтесь до моей груди.

— Что там такое? Еще футляр?

— Нет, записка.

— Скажите пожалуйста! Она пишет. Это честнее, чем я думал.

— Вы имеете жалкое мнение о женщинах.

— О тех, которые называются Антраг, — с пылкостью сказал Крильон, — а не о других. Но что говорится в этой записке?

— «Любезный Эсперанс, ты знаешь, где меня найти; ты не забыл ни день, ни час, назначенный твоей Анриэттой, которая тебя любит. Приезжай. Будь благоразумен».

— Написано: «Твоя Анриэтта»? — спросил Крильон.

— Именно так, буквально. Посмотрите.

— Ни числа, ни места, откуда письмо писано. Она осторожна: это добродетель Туше.

— Послушайте, молодая девушка может бояться компрометировать себя.

— Низость — это порок Антрагов.

— Право, — отвечал Эсперанс сухим тоном, — вы не снисходительны.

— Я вижу, друг мой, что я должен вам все сказать, — перебил Крильон. — Это тягостная обязанность для холодного старика, снимающего повязку любви. Обыкновенно этот старик называется Время, и я играю здесь его роль. Но это все равно. Рискуя вас прогневать, я объяснюсь. Притом, я почти затем поехал с вами.

— Я горю нетерпением узнать все, — сказал Эсперанс с иронией, но не злобной. — Посмотрим на преступления мадемуазель Анриэтты. Стало быть, их стоит труда рассказать, если храбрый Крильон удостоил взять это на себя.

— Во-первых, мой юный друг, перечислим семейство д’Антраг. Вы мне называли отца, мать, брата и сестру?

— Да.

— Вы, кажется, забыли еще кого-то.

— Кого же?

— Вторую дочь мадам д’Антраг, родную сестру мадемуазель Анриэтты.

— Она не считается. О ней никто не говорит. Вот почему я не сказал о ней.

— А! О ней никто не говорит? — сказал Крильон со странной улыбкой. — Даже мадемуазель Анриэтта?

— Никто. Анриэтта сказала мне о ней несколько слов, мимолетно.

— Может быть, мадемуазель Анриэтта имела свои причины молчать. Но не все же носят фамилию Антраг, и прошу вас, поверьте, что все ужасно много говорили о ней.

Крильон думал, что нанес жестокий удар Эсперансу. Тот даже и не пошатнулся на своем седле. Едва улыбнувшись, он отвечал:

— Я знаю, что вы хотите сказать.

— Вы знаете эту историю?

— Знаю.

— Она скандалезна?

— Это слово, может быть, слишком резко, но история есть, и я ее знаю.

— Сделайте одолжение, расскажите мне ее, как вы ее знаете.

— Я могу рассказать вам ее так, как она есть. Д’Антраг имел пажа, молодого гугенотского дворянина, который забылся до того, что объяснился в любви Марии д’Антраг, и его прогнали.

— Объяснился в любви! — вскричал Крильон. — Только-то!

— Разве этого не довольно? Конец истории серьезнее и, вероятно, более вам понравится. Это секрет, но, мне кажется, вы его знаете.

— Расскажите конец, а я вам расскажу начало.

— Ну, Мария держала себя ветрено с этим пажом, она подарила ему перстень.

— Скажите пожалуйста! Мария?

— А паж, когда оставил д’Антрага, стал этим хвастаться.

— Что же тогда?

— И так как надо было прекратить вред, который это хвастовство могло причинить чести дома, мадам д’Антраг просила одного дворянина, сына друга их семейства, вызвать на дуэль этого пажа, который уже вырос и служил в гвардейцах короля Генриха Четвертого, вы должны его знать, это Урбен дю Жарден.

— Еще бы я не знал этого бедняжку! — сказал Крильон, раскрасневшись оттого, что так долго сдерживал себя. — Но, право, мне досадно слышать от вас весь этот вздор, который заставили эту ехидну вам наговорить, гугенотский дворянин вовсе не был вызван на дуэль, он был убит.

— Я это знаю, я хотел вам это сказать.

— К этому гугеноту, который был очаровательный юноша, подослали разбойника, и на другой день Омальской битвы, где бедный юноша дрался, как храбрец, убийца положил его наземь тремя пулями, которыми выстрелил в него из-за изгороди.