Бенджамин Рошфор - Фанфан и Дюбарри Страница 21

— Зверь! — кричала Фелиция. — Ты как дикий зверь!

— Кто здесь хозяин? — заорал в ответ Тронш.

Пиганьоль грохнул за собой дверью, сопровождаемый разрывающими душу рыданиями Фелиции и Фанфана, которого Фелиция прикрыла одной рукой, другой на всякий случай сжимая кочергу.

— Видишь, тетя! — крикнул Фанфан. — Нужно было выходить за Пиганьоля, я тебе говорил!

Все это отнюдь не помогало наладить отношения. Тронш все чаще уходил из дому, напивался в кабаре "Еловая шишка", а потом грозил, что когда-нибудь всех убьет! К этим "всем" он относил не только Пиганьоля, Фелицию и Фанфана, но и брата Анже!

Как мы уже поняли, Филиберт Тронш не мог ненавидеть Фанфана лишь по той единственной причине, что, как мы уже видели, Фанфан испортил его визит к Фелиции. Даже в случае такого "дикого зверя" причины гораздо сложнее иначе вся литература была бы излишней. Истинной причиной поведения Филиберта Тронша была обыкновенная ревность! Постепенно тот внушил себе, что Фанфан — не племянник Фелиции, а её родной сын, и что отец Фанфана никто иной как человек, который каждый месяц приносил Фелиции деньги и который был ужасно нелюбезен с ним, с Троншем! Вот почему Тронш так ненавидел брата Анже. Скажем в оправдание, что — во-первых — первая встреча Тронша с братом Анже не была из тех, что будят взаимную симпатию. Как-то раз Тронш явился к Фелиции (с букетом цветов, это нужно заметить), и сквозь дверь услышал, как брат Анже воскликнул: — Тронш? Тот, что чинит старые пистолеты? Ты же не пойдешь за такого заморыша! И к тому же у него изо рта смердит — я-то знаю, как-то мне случилось носить к нему старый мушкет!

И второе, что касается обид Тронша: если вдовцом он не знал, что делать со своими желаниями, то теперь, став супругом, вспыхнул — и тут же сгорел, как солома, так что его молодая жена очень скоро оказалась разочарована и опять впала в черную меланхолию, вздыхая при мысли, как она обманулась. Вот почему Тронш в каждом мужчине видел своего соперника! Долго пережевывал Тронш свою странную идею о связи брат Анже-Фелиция-Фанфан, и однажды вечером, изрядно хлебнув, чтобы набраться храбрости, все и выложил:

— Ты совсем спятил? — оборвала его жена. — И перестань колотить по столу, не барабан! Иди, спроси бабку Лашо, та тебе скажет, что не могу я быть матерью! (Как мы знаем, это было правдой.) — А насчет брата Анже, так он меня при крещении на руках держал! (Что правдой отнюдь не было!)

Тронш и продолжал бы настаивать с упорством типичного ревнивца, только выбрал неудачный день: забыл что должен прийти с визитом брат Анже! Тот из-за дверей слышал этот спор (в то время любили подслушивать под дверью) и вошел без стука. Со своим крючковатым носом, пронзительным голосом и в черных одеждах он смахивал на прокурора и производил ещё большее впечатление, чем обычно!

— Да, я на руках держал её в купели! — подтвердил он. — Вас это должно успокоить, как и мой церковный сан! Но раз уж вы высказываете недостойные подозрения и не хотите унять свое грязное воображение, и поскольку мой сан обязывает быть снисходительным к охватившим вас опасениям, так и быть, я открою вам тайну, которую вашей жене запретил раскрывать кому бы то ни было!

Ребенок этот — не её сын, и не мой, и даже не её племянник! Высшие соображения не позволяют мне открыть вам большее, это дело тайное! Но раз вы уже имеете о нем представление, извольте хранить эту тайну глубоко в душе, как человек благородный, и выбросьте из головы плоды вашего воспаленного воображения! Я требую, чтоб вы хранили в тайне то, что я вам сообщил, тайну, неизвестную даже вашей жене! Я узнал от неё — хоть она и долго колебалась, прежде чем сказать мне в прошлом месяце — что ваши несчастные измышления по части Фанфана привели к тому, что вы относитесь к нему не по отцовски. Прекращайте это, иначе пожалеете!

Это была воистину достойная речь. То ли потому, что брат Анже вспомнил о его душе благородного человека, то ли потому, что теперь Тронш оказался участником чего-то тайного, что по ограниченности своей и представить не мог, но он вдруг переменился. Может быть, из страха перед братом Анже? Или столь сильное впечатление произвела атмосфера тайны, окутавшая Фанфана? Во всяком случае, впредь Тронш обдумывал каждый свой шаг. С той поры он бил Фанфана только упившись в стельку, то есть не превосходя принятых в те годы обычаев обращения с детьми. Взрывы гнева впредь обрушивались на несчастную Фелицию, которая все чаще ходила с синяком под глазом или с шатающимся зубом. Но это совсем другая история. К ней мы ещё вернемся. Добавим только, что Тронш, хоть и поверил брату Анже и больше к нему не ревновал, продолжал все-таки ревновать ко всем остальным мужчинам, завидуя их готовности осчастливить женщину в любую минуту.

Что касается Фанфана, то Тронш, старавшийся задобрить брата Анже, чьи слова "иначе пожалеете" временами нагоняли на него озноб, предложил посвятить того в секреты огнестрельного оружия, обращения с ним и ремонта, в чем он сам отлично разбирался. Брат Анже эту идею одобрил.

И в последующие годы часы, свободные от беготни по улицам, Фанфан проводил в мастерской Филиберта Тронш, а ещё в доме номер 4 на рю Сен-Дени, у учителя мсье Вола, которого брат Анже оплачивал дополнительно.

Фанфан быстро научился писать, читать и считать. Дело это ему очень нравилось, хоть и меньше, чем разборка и ремонт оружия, в чем он скоро сравнялся с мсье Троншем, и особенно чем стрельба по мишеням на заднем дворе за мастерской — чтоб проверить, хорошо ли работают пистолеты.

Фанфану тяжеловато было пользоваться боевым оружием, которое приходилось класть на спинку стула — такие длинные тогда были пистолеты. По счастью, модель 1766 года была гораздо короче модели 1763 года, вместо сорока восьми сантиметров всего сорок — и Фанфан научился держать пистолет, положив его на локоть левой руки. Но предпочитал он дорожное или карманное оружие — ещё короче и легче. Малые пистолеты — это была специальность мсье Тронша! Поскольку и курок, и замок в этом случае помещались поверх ствола, как следует прицелиться было невозможно и Фанфан учился стрелять навскидку, что ему удавалось неплохо.

Как-то утром мимо шел брат Анже, чтобы выплатить Фелиции месячный гонорар, и сквозь грязное оконное стекло разглядел Фанфана. Вошел внутрь, где Фанфан, сидя на тюфяке, старательно чистил курок. Стоял мороз. Было это в январе.

— Ты один?

— Да, мсье, — Фанфан подсел поближе, потому что брат Анже был единственным, к кому он испытывал истинное движение — может быть, потому, что все именовали его "монсеньор" и потому, что тот носил черную треуголку.