Китайское чудо. Критический взгляд на восходящую державу - Дженнифер Рудольф Страница 21

вод в Южно-Китайском море. В 2010 году Китай как будто поддержал Северную Корею после того, как та затопила южнокорейское военное судно и обстреляла остров, принадлежащий Южной Корее, в результате чего погибли мирные жители. В том же году Китай объявил о санкциях против американских компаний, содействующих обороне Тайваня, и угрожал ответными мерами Японии за арест китайского рыбака, протаранившего своим судном корабль японской береговой охраны в спорных водах. В 2011 и 2012 годах китайские суда не давали покоя вьетнамским рыбацким судам и сторожевым кораблям, действующим в спорных водах.

В период с 2012 по 2014 год Китай вел себя еще менее сдержанно. В сентябре 2012 года Береговая охрана КНР угрожала суверенитету Японии в Восточно-Китайском море и суверенитету Филиппин в Южно-Китайском море. В 2013 году Китай после минимальных международных консультаций объявил свою Идентификационную зону противовоздушной обороны в Восточно-Китайском море и начал деятельность по требованию территорий в Южно-Китайском море. В мае 2014 года Китай начал добычу нефти в спорных водах Южно-Китайского моря. На всем протяжении этого периода Китай усиливал наблюдение за воздушными и морскими операциями США в Восточной Азии[10].

Все это было слишком масштабно и слишком быстро. Многочисленные инициативы Китая показали, что он будет применять определенные ограничения в защиту своих территориальных притязаний, а также для того, чтобы бросить вызов альянсам и морскому присутствию США, даже рискуя развязать военные действия. Китайским лидерам не стоит удивляться, что их политика вызвала рост тревоги насчет намерений Китая в США и по всей Восточной Азии, а также неприятный ответ США.

Китай может ответить на выборочную подстройку со стороны США ростом уверенности в себе, но США нет необходимости жертвовать безопасностью, чтобы проверить намерения Китая. Обозначив стратегические обязательства параллельно с укреплением своего стратегического присутствия в морях Восточной Азии, США могут вернуться к открытой понудительной дипломатии против нетерпеливого и столь же понудительного Китая с позиции силы.

Американо-китайские отношения оказались на распутье в стратегическом плане. Растущая морская мощь Китая содействовала дестабилизации деятельности в сфере внешней политики. Но тревога США за свои союзы и уверенность в защите баланса сил повлекла сопротивление компромиссам и военную экспансию в материковой Восточной Азии. Для США эта тенденция в отношениях с Китаем привела к ненужной и дорогостоящей эскалации напряженности, стратегической конкуренции и региональной нестабильности, а также к снижению безопасности США в Восточной Азии.

Теперь перед США стоит задача ответить на внешнюю политику Китая такими мерами, которые обозначат Пекину их заинтересованность в сотрудничестве и деэскалации конфликта, не подрывая безопасности США.

11. Подрывает ли внешнеполитические интересы Китая его исключительность?

Аластер Иэн Джонстон

Одно из наиболее глубоко укоренившихся убеждений в Китае заключается в том, что китайцы — необычайно мирный народ, опирающийся на философскую и культурную традицию, которая ставит гармонию превыше всего. Вот почему, гласит это убеждение, правители Китая во все времена в целом избегали насилия и агрессии при столкновении с внешними угрозами, разве что у них не оставалось выбора. Китайские комментаторы часто резюмируют эту уникальную ориентацию на мир цитатой из Конфуция, что для китайского народа «мир/гармония ценнее всего», или знаменитой фразой из «Искусства войны» военного стратега Сунь-цзы: «Лучшее из лучшего — покорить чужую армию, не сражаясь».

За последние десять лет (или около того) тема уникального миролюбия получила больше внимания от официальной газеты «Жэньминь жибао», чем в предыдущие годы. Премьер Государственного совета Ли Кэцян сказал, что фраза «мир/гармония ценнее всего» выражает суть традиционной китайской культуры, а Председатель Си Цзиньпин — что китайский народ «миролюбив» по натуре. Он даже гиперболически заявил, что «в крови китайского народа нет гена, отвечающего за агрессию». Подобные утверждения об идентичности используются как китайским руководством, так и аналитиками в качестве аргумента, что подъем Китая как великой державы будет отличаться от подъема других великих держав прошлого.

Такое самовосприятие не уникально для Китая — жители многих стран верят в свою исключительность. И часто критикуют тех, кто, по их ощущениям, обесценивает национальную исключительность. Вера в исключительность Америки — восприятие США как «сияющего города на холме» — лакмусовая бумажка для политиков. Некоторые критики бывшего президента США Обамы, придерживающиеся правых взглядов, как раз обвиняли его в неверии в эту исключительность.

Разумеется, утверждения Китая о заложенном в культуру уникальном миролюбии проблематично подтвердить эмпирически. Есть множество исторических свидетельств, что лидеры древнего и современного Китая часто прибегали к силе против других царств и стран. Также на всем протяжении китайской истории, в том числе во времена Мао Цзэдуна, есть свидетельства масштабных убийств китайцев китайцами.

Кроме того, обширный и солидный корпус литературы по социальной психологии, социологии, экономике и социальной нейробиологии показывает, что восприятие членов группы как уникальных зачастую связано с восприятием не входящих в группу как низших, особенно если группа чувствует угрозу своей целостности. При таких условиях чужаки часто воспринимаются не просто как низшие по природе, но и как угрожающие соперники. Это подпитывает чувства опасности и страха, что, в свою очередь, ведет к акценту на поиске относительной выгоды в противоположность абсолютной или совокупной выгоде от контакта с чужаками. Такой взгляд на мир может вызвать скепсис относительно преимуществ сотрудничества в таких сферах, как свободная торговля, контроль вооружений или другие выражения взаимной выгоды.

А потому парадокс веры в уникальное миролюбие китайского народа состоит в том, что де-факто эта вера связана с взглядами на мир и политическими предпочтениями в духе прагматичной политики. То есть, чем более миролюбивым народом считают себя китайцы, тем больше их собственные предпочтения во внешней политике склоняются к прагматизму или вариантам жесткой позиции.

Эта связь между тем, как китайцы идентифицируют себя как мирный народ, и предпочтением прагматичной политики подтверждается в моем анализе Исследования Пекинского района (ИПР) 2015 года, опроса, проведенного Центром исследований современного Китая в Пекинском университете. ИПР использует случайную выборку из примерно 2600 жителей Пекина. Одна серия вопросов предлагает респондентам оценить китайцев по семибалльной шкале от «мирных» до «воинственных», а также описать по ней же японцев и американцев. Другие вопросы касаются некоторых предпочтений во внешней политике.

Данные опроса показывают, что респонденты, считающие китайцев крайне мирными, проявляют значительно меньший уровень дружелюбия к Японии и США, чем те, кто считает китайцев не слишком миролюбивыми. Те, кто считает китайцев крайне мирными, также выражают намного более твердую уверенность, что США пытаются затормозить подъем Китая. Бо́льшая уверенность в китайском миролюбии также сочетается с большей сосредоточенностью на традиционных угрозах китайской национальной безопасности, нацеленных против государства (например, военная мощь