Пьер Бенуа - Атлантида Страница 22

У Ночи — семь дочерей: Матереджрэ и Эрреджаот, Матезексек и Эссекаот, Мателярляр и Эллерхаот, А седьмая — мальчик одноглазый.

Внезапно мною овладело какое-то тяжелое, тревожное чувство. Я схватил туарега за руку в ту самую минуту, когда он собирался затянуть в третий раз свой томительно-грустный напев.

— Когда доберемся мы до пещеры с надписями? — резко спросил я его.

Он посмотрел на меня и ответил со свойственным ему спокойствием:

— Мы уже добрались.

— Уже добрались? Так чего же ты ждешь, чтобы нам ее показать?

— Чтобы вы меня об этом попросили, — ответил он не без наглости.

Моранж вскочил на ноги.

— Пещера тут? Мы дошли до нее?

— Она тут, — уверенным тоном ответил Эг-Антеуэн, поднимаясь с земли.

— Веди нас туда!

— Послушайте, Моранж, — сказал я, ощутив вдруг беспокойство, — наступает ночь. Мы ничего там не увидим. К тому же, до пещеры, может быть, еще далеко.

— Шагов пятьсот, не больше, — возразил Эг-Антеуэн.Там много сухой травы. Ее можно зажечь, и капитану будет видно, как днем.

— Пойдем! — повторил мой спутник.

— А верблюды? — попытался я еще раз его остановить.

— Они стреножены, — сказал Эг-Антеуэн, — и мы уйдем ненадолго.

И он направился к черной горе. Моранж, охваченный нервной дрожью, пошел за ним; я последовал его примеру с тяжелым чувством на душе, которое с той минуты меня уже не покидало. В висках у меня стучало… «Я не боюсь,

— уверял я самого себя, — клянусь, что мне не страшно».

И я, действительно, не испытывал страха. Но как странно кружилась у меня голова. Мне казалось, что на мои глаза набросили завесу. В ушах у меня шумело. Я снова услышал голос Эг-Антеуэна, но уже раскатистый, необъятный и, вместе с тем, такой глухой, глухой…

У Ночи — семь дочерей…

И мне казалось, что таившиеся в горе неведомые существа отвечали бесконечными отголосками на последнюю, так зловеще звучавшую строфу песни: А седьмая — мальчик одноглазый.

— Здесь, — сказал туарег.

В стене зияла черная дыра. Эг-Антеуэн согнулся и полез в углубление. Мы последовали за ним. Нас охватил непроницаемый мрак.

Вдруг вспыхнуло желтоватое пламя. Это Эг-Антеуэн высек огонь. Он поджег кучу травы, лежавшей у самого входа. Сначала мы не видели ничего, так как дым слепил нам глаза.

Эг-Антеуэн остался у костра.

Он уселся возле огня и, спокойнее обыкновенного, принялся курить свою трубку, пуская густые клубы серого дыма.

Трава разгорелась и скоро запылала ярким, шумно потрескивавшим пламенем. Только тогда я мог разглядеть Морднжа. Он показался мне необычайно бледным. Упираясь обеими руками в стену, он напряженно всматривался в целую сеть начертанных на ней знаков, которые я едва различал.

Я заметил, тем не менее, что руки его дрожали.

«Неужели, черт возьми, ему так же не по себе, как и мне», — подумал я, чувствуя, что никак не могу собраться с мыслями. Вдруг он громкр крикнул, как мне показалось, ЭгАнтеуэну: — Отойди в сторону! Дай доступ воздуху! Какой дым!

И все лихорадочнее и напряженнее он всматривался в знаки на стене.

Вдруг я снова услышал его голос, но очень плохо. Мне показалось, что звуки были тоже окутаны дымом.

— Антинея… Наконец-то… Антинея… Но это не вырезано на камне… это выведено охрой… лет десять, может быть, пять тому назад… О!

Он схватился руками за голову, испустив дикий вопль.

— Это обман! Ужасный обман!

Я насмешливо пробормотал:

— Ну, ну, мой дорогой, не злитесь.

Он стиснул мою руку и сильно ее тряс. В его широко раскрытых глазах я увидел ужас и изумление.

— Да вы с ума сошли! — заорал он мне прямо в лицо.

— Не кричите так громко, — ответил я все тем же насмешливым тоном.

Он еще раз взглянул на меня и, словно обессилев, опустился на лежавший против меня камень. А у входа в пещеру Эг-Антеуэн, все так же невозмутимо, продолжал курить свою трубку, медная крышечка которой слабо блестела во мраке.

— Безумец, безумец! — повторял Моранж, и мне казалось, что голос его становится все глуше и глуше.

Вдруг он быстро наклонился к костру, который, угасая, взметнулся неожиданно кверху последним ярким пламенем.

Он схватил стебелек травы, еще не успевший обгореть, и стал внимательно его рассматривать. Через несколько секунд, пронзительно вскрикнув, он бросил его обратно в огонь.

— О! о! Вот так штука!

Покачиваясь, точно пьяный, он подошел к Эг-Антеуэну и указал ему на костер.

— Ведь, это конопля, а? Гашиш? гашиш? О! о! Вот так штука!

— Вот так штука! — повторил я, расхохотавшись.

Словно одобряя Нас, засмеялся тихим смехом и Эг-Антеуэн: Умиравший огонь освещал его закрытое покрывалом лицо и сверкал в его страшных, мрачных глазах…

…На минуту воцаряется молчание. Вдруг, быстрым движением Моранж схватывает туарега за руку.

— Я тоже хочу покурить! — говорит он. — Дай мне твою трубку.

Призрак невозмутимо исполняет просьбу моего спутника.

— Вот как! Европейская трубка…

— Европейская трубка, — повторяю за ним и я, становясь все веселее и веселее.

— С монограммой М. Какое совпадение… М— капитан Моранж.

— Капитан Массой, — спокойно поправляет его Эг-Антеуэн.

— Капитан Массой! — восклицаем в один голос Моранж и я.

И мы снова смеемся.

— Ха-ха-ха!.. Капитан Массой!.. Полковник Флятерс… Колодец в Гараме. Его убили, чтобы завладеть его трубкой, вот этой самой… Ведь, капитана Массона убил Сегейрбен-Шейх.

— Да, Сегейр-бен-Шейх, — отвечает туарег, не изменяя ни на секунду своему спокойствию статуи.

— Капитан Массой отделился от каравана вместе с полковником Флятерсом, чтобы определить местонахождение колодца, — говорит Моранж, разражаясь хохотом.

— И в это время на них напали туареги, — прибавляю я, задыхаясь от смеха.

— Один из хоггарских туарегов схватил за узду коня капитана Массона, — говорит Моранж.

— А Сегейр-бен-Шейх держал лошадь полковника Флятерса, — подсказывает Эг-Антеуэн.

— Полковник хотел вложить ногу в стремя, но в то же мгновение Сегейр-бен-Шейх ударил его саблей, — говорю я.

— Капитан Массой выхватил свой револьвер и выстрелил в Сегейр-бен-Шейха, снеся ему три пальца с левой руки, — прибавляет Моранж.

— Но, — заканчивает невозмутимо Эг-Антеуэн, — Сегейр-бен-Шейх взмахнул саблей и разрубил капитану Массону череп…

Произнеся эти слова, он тихо смеется беззвучным и самодовольным смехом. Угасающий костер освещает его лицо. Мы видим его черную блестящую трубку. Он держит ее в левой руке. На ней один… только два пальца. Странно, что до тех пор я не замечал этой подробности.

Моранж тоже обращает на это внимание, ибо, разразившись громким хохотом, он доводит до конца рассказ Эг-Антеуэна: — А разрубив ему череп, ты его ограбил и завладел его трубкой. Браво, Сегейр-бен-Шейх! Сегейр-бен-Шейх не отвечает. Но чувствуется, что он очень доволен. Он продолжает курить. Я слабо вижу его черты. Огонь костра бледнеет, огонь погас… Еще никогда я так не смеялся, как в этот вечер. И Моранж тоже, я в том уверен. Может быть, он позабудет о своем монастыре…