Джон Боуман - Остров Демонов Страница 22

— Я хочу, чтобы ты всегда верила в это. Если бы я мог отдать свою жизнь за тебя… если бы моя жизнь что-то значила… — Анна запротестовала, но Шабо не дал ей заговорить. — Я хочу, чтобы ты знала о моих планах относительно Пьера. Я хочу спасти его, если смогу. Он мне очень дорог. Я подумал… — он сделал паузу, а потом смело продолжил, — … о союзе с младшей дочерью сенешаля…

— Нет!

— Если бы это можно было осуществить сейчас, пока я окончательно не потерял влияние…

— Нет!

В первый раз адмирал был напуган ее гневом.

— Кем ты становишься? — зло спросила мадам д'Этамп. — Таким, как они? Франциск еще не перестал стучаться в мою дверь… он не перестает мять мою постель…

— Что бы они ни говорили сейчас, мои офицеры не получали даров из твоей спальни, Анна, — сказал адмирал жестко.

Она села в кресло и с таким видом посмотрела на свой корсет, как будто бы он давил ее.

— Твои офицеры приезжали из Павии, — сердито заметила она, — где ты разделял плен вместе со своим королем, и восхваляли твою стойкость в плену. Но твоя карьера была запятнана поражением…

Шабо посмотрел на нее ненавидящим взглядом.

— Я был молод тогда.

Анна поднялась, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Господи! — презрительно воскликнула она. — Это естественное оправдание каждого мужчины!

Это задело Шабо сильнее, чем она могла представить. Анна прильнула к нему.

— Это было на поле боя, война между мужчинами. А здесь — битва при дворе, война между женщинами. Теперь моя очередь, — она провела рукой по его волосам и заглянула в глаза. — Я не уступлю ей и частицы тебя — не уступлю даже твоего племянника!

ГЛАВА 20

Пруд Кипящий Горшок и авеню дю Шато были освещены так, что даже воздух переливался серебром. Ночное небо походило на мрачный черный купол, через который пробивался мерцающий свет звезд. На позолоченных шестах развевались шелковые знамена, а арки авеню были украшены искусственными цветами. Свет факелов отбрасывал пляшущие тени на скошенную траву, освещая обнаженные ветви дубов и тополей и зеленые лапы елей и сосен, оставляя на воде колышущиеся золотые пятна.

Пьер остановился в дверях, чтобы надеть маску, которую ему дал капитан охраны. За кустами возбужденно шумел маскарад; из темноты на лужайку выскочила лесная нимфа, которую преследовал и наконец поймал рогатый сатир. Не обращая внимания на ее притворные вопли, он поднял ее на руки и потащил в густую тень. С галереи наверху слышались голоса смеющихся дам и пылких рыцарей, для которых маскарад служил лишь прикрытием.

В воздухе витали любовь и беззаботность, и Пьер почувствовал, как кровь прилила к его щекам, а дыхание участилось.

Он решительно перекинул плащ через плечо, чтобы прикрыть подбородок, и двинулся уверенно, как рыцарь, выполняющий поручение.

На самом деле выход для него был закрыт. Он был взят под стражу, чтобы в нужный момент дать показания против врага Его Величества, против адмирала Франции.

Новость об аресте адмирала потрясла дворец, ожидающий начала новогодних праздников. Она прокатилась по залам, галереям и конюшням, добравшись, наконец, до ничего не подозревавшего Пьера. Только тогда он простил своему дяде несдержанное обещание. Ожидая своего неминуемого крушения, адмирал хотел обезопасить Пьера сильным союзом.

Сегодня агенты коннетабля удостоили Пьера своим вниманием, и от них он узнал, что его дядя все же помог ему, приказав оставаться в расположении войска. Это подчеркнуло раскол между дядей и племянником, которым не преминул воспользоваться проницательный Монморанси. Это спасло Пьера от заключения в Бастилии вместе с Шабо. Ему также намекнули, что если он не освежит свою память относительно махинаций адмирала с королевской казной или любовной связи с дамой Его Величества, он будет подвергнут пытке. Слава Богу, что они не взяли с него честного слова и вверили его в руки капитана охраны, старого и опытного воина, который знал, что розы и сорняки могут расти по обеим сторонам стены.

Сегодня вечером он принес Пьеру приглашение от дамы, «… которое ни я, ни ты не можем оставить без внимания, потому что если король капризен в своей ненависти, то она — безжалостна».

Когда чистый, холодный январский воздух окутал его, Пьер почувствовал радость освобожденного из заключения и страстное желание найти лошадь, чтобы вырваться из этой сети интриг, шпионажа и лжи, галопом умчаться в Пикардию, выполнить данное Маргерит обещание и вернуть ей веру в него.

— Сегодня, — пообещал он и себе. — Сегодня я сделаю это!

Но, добравшись до дворца, он не пошел к конюшням, а повернул в парк, желая сначала удовлетворить свое любопытство. Он должен был узнать, почему та, которую капитан считал могущественней короля, хотела видеть его.

Внезапно из тени деревьев ему навстречу выбежала смеющаяся пастушка и, шурша шелковыми юбками, пригнула его голову так, что их губы встретились. Он невольно обнял ее, но она отстранилась и удивленно посмотрела на Пьера.

— О! — воскликнула она, показывая, что не знает его, и снова рассмеялась.

Пьер поклонился.

— Мои извинения, мадам! — галантно ответил он.

Дама снова засмеялась.

— Не стоит извинений, монсеньер!

Она дотронулась посохом до его груди и скрылась среди деревьев. Пьер почувствовал, что женщина ожидала именно его, и слегка заволновался. В другой раз он бы помчался за ней, как тот сатир, и заставил бы ее молить о пощаде, но сегодня у него была иная цель.

Он двинулся к павильону, у которого ему было назначено свидание. Здесь, в тени, его ждала совершенно другая женщина. В темной одежде, с темными волосами, с вытянутым бледным лицом, она не собиралась бросаться в его объятия.

— Монсеньер граф? — спросила незнакомка бесстрастным голосом.

— Да.

— Следуйте за мной, монсеньер.

Она повела его вверх по открытой лестнице, увитой лозой, а потом через узкую дверь впустила в комнату, обтянутую шелком, украшенную позолотой и разрисованную, как шкатулка для драгоценностей.

Герцогиня д'Этамп сидела перед итальянским зеркалом, распустив свои пышные волосы почти до пола. В свою бытность пажом при дворе Пьер часто видел ее, более царственную, чем королева, и более надменную. Он вспомнил ее стремительное появление в кабинете дяди. Тогда он почувствовал эту власть, явную и неотъемлемую.

Она повернулась, и юноша пересек комнату, чтобы преклонить перед ней колено. Она протянула правую руку для поцелуя, а левой отодвинула волосы с лица.

— Монсеньер…

Он решил, что герцогиню трудно назвать красивой. Ее глаза были выразительны и живы, но несколько запали, помада утолщала узкий изгиб верхней губы, почти не касаясь и без того полной нижней. Кроме того, уголки ее рта были постоянно вздернуты вверх, так что улыбка появлялась раньше, чем начинали двигаться мускулы. То же самое происходило с королем: в этом они были одинаковы. Но ее решительный подбородок и проницательный взгляд заставляли ежиться, словно от озноба.