Феодора - Пол Уэллмен Страница 22

— Слишком много их развелось, — недовольно проворчал Полемон, — кишат в императорских учреждениях, словно вши, к тому же пользуются куда большими привилегиями, чем заслуженные люди.

— Большой квадратный дом справа, — продолжал Трибониан, — это главная казарма эскувитов. Здесь же живет городской префект, их начальник, кроме того, он имеет собственную виллу в Сике. Немного южнее, за стеной, находится дворец Гормизды, его крыша видна отсюда. Это резиденция наследного принца Юстиниана. Он много работает и не любит придворной суеты. Я полагаю, Юстиниана ждет большое будущее.

— Сейчас нет времени, чтобы показать вам все интересное, — снова вставил Полемон. — Но, полагаю, одно маленькое строение покажется вам забавным. Видите — оно вон там, под ярко-красной черепицей, позади дворца Сигма?

— Да, вижу.

— Это знаменитый Порфировый дворец. Каждая императрица должна разрешаться от бремени только там, и все наследники появляются на свет «в порфире». Любопытно, не правда ли?

Экебол вежливо улыбнулся.

— Не знаю. Такова традиция, а я сторонник традиций.

— В таком случае, — проговорил Трибониан, — вы получите удовольствие от аудиенции, чего не могу сказать о себе.

Полемон пропустил собеседников вперед и замешкался на ступеньках. Трибониан, понизив голос, обратился к Экеболу:

— Прием будет скучен, зато потом, насколько я понял, городской префект приглашает нас на пирушку, где соберется весьма изысканное столичное общество.

— Да, Иоанн говорил об этом. Куртизанки, не так ли?

— Это не просто куртизанки, мой друг! Речь идет о Хионе — она фамоза, известнейшая личность в столице! Каппадокиец часто навещает ее, поскольку истинный ценитель наслаждений только там найдет то, что ему нужно.

Экебол слегка пожал плечами.

— У нас тоже есть куртизанки.

— Куртизанки бывают разные, так же, как и женщины вообще.

— В отношении женщин не могу с вами согласиться.

— Мой друг, вы что-то упустили в жизни. Я советую вам уделить женщинам больше внимания, и вы не пожалеете. Это как изысканные стихи, смысл которых понимаешь не вдруг. Я считаю, что женщины — увлекательнейший предмет для изучения.

— Вы женаты, Трибониан?

— О, нет! Когда я приглашен на обед, то пробую все блюда постепенно, отдельно закуски, отдельно десерт. Не могу же я есть одно и то же весь вечер!

— Под вашим руководством, дорогой Трибониан, я далеко продвинусь в науке наслаждений! — рассмеялся Экебол.

Трибониан тонко улыбнулся.

— Вы, мой друг, не нуждаетесь в руководстве. Главное занятие Хионы и ее подруг — дарить нам удовольствие. И за это мы и все прочие горожане должны быть им особенно благодарны.

— Почему же?

— Потому что удовольствие стало необходимостью в наши дни. Когда-то жизнь римских граждан была до краев наполнена волнующими событиями. Велись нескончаемые войны, и каждый был солдатом. Необходимо было усмирять мятежные провинции, создавать новые законы и обычаи, а это, в свою очередь, давало толчок литературе и искусствам. Постоянное чувство опасности, мгновения триумфа или поражения — все это делало жизнь драгоценной. Страх заставлял по-особому ощущать полноту бытия. Ведь поистине лучше испытать бурю чувств за короткое время, чем прожить долгую пресную жизнь.

— А что же теперь?

— Вот уже целое столетие, как нам не хватает перемен и свежих впечатлений. Провинции управляются без нас, войны ведутся наемниками, законы установлены раз и навсегда. У каждого свое место в жизни, свои повседневные обязанности, все мы скованы' цепями рутины. Единственное, что остается нам, чтобы не умереть со скуки, — зрелища на Ипподроме и любовь. А любовь, мой друг, — это всегда приключение.

Трибониан улыбнулся.

— Всем этим я оправдываю собственное сластолюбие, о котором неодобрительно отзываются некоторые мои праведные друзья, например сенатор Полемон, и матроны императорской свиты, хотя, Бог свидетель, проституция у нас не ограничивается улицей Женщин, и я мог бы назвать вам имена знатных патрицианок, которые образцово выполняют домашние обязанности и соблюдают приличия, но никогда не упускают удобного случая, и зачастую их любовниками становятся мужья лучших подруг.

Они вошли в просторный зал с мраморным полом, богато украшенный мозаикой и бронзовыми скульптурами. Константин ограбил не одну державу, чтобы украсить свой дворец и столицу, и в парадном зале были выставлены поистине бесценные сокровища. Мраморные ступени вели к дверям, инкрустированным слоновой костью и завешенным пурпурным шелком, за которыми находился тронный зал, или консисторий.

— Судя по звукам, — заметил Трибониан, — у императора музыканты. Давайте войдем. Боюсь, ваше представление несколько затянется, но у вас будет время осмотреться…

В отличие от своего предшественника Анастасия, чей двор собирался почти ежедневно, кроме религиозных праздников, император Юстин давал аудиенции только по четвергам.

Тронный зал, олицетворяющий могущество и богатство империи, был величествен. Высокий потолок и стены украшали мозаики, изображающие сцены из жизни Христа. Одна из них представляла картину Рождества Христова. Богоматерь и Младенца в яслях окружало стадо любопытных коров, отодвигая на задний план пастухов, мудрецов и ангелов, не говоря уже о святом Иосифе[34]. Другая изображала Крещение: Бог-Отец восседал на облаке, позой и внешностью очень напоминая греческого Зевса, Сын скромно стоял по пояс в воде, Святой Дух в виде голубя опускался ему на голову, а Иоанн Креститель в одеянии из леопардовой шкуры стоял на камне, готовясь совершить священное омовение.

Сцены такого рода украшали стены, а пространство между ними заполняли сонмы святых с нимбами над головами, и хотя позы их были несколько неестественны и чопорны, сами фигуры, составленные из разноцветных кусочков смальты, образовывали прелестную композицию, весьма приятную для глаза.

В дальнем конце консистория под золотым пологом располагался высокий помост, крытый красным бархатом. К возвышению вели семь ступеней, покрытых такой же тканью, а на мраморном полу перед помостом лежали три порфировые плиты, отмечающие те места, где даже властители других держав должны были падать ниц, прежде чем приблизиться к императорскому трону.

Повсюду стояли изящные ложа и кресла, покрытые затейливой резьбой, на полу там и тут лежали восточные ковры и вышитые подушки. Но все это было только видимостью, ибо никто из присутствующих и не думал садиться.

На помосте, на тронах с высокими спинками, украшенными драгоценными камнями и пурпурным шелком, восседали оба императорских величества. Юстин в державной мантии сидел справа. Одутловатый старик, страдающий от многочисленных болезней, был уже утомлен и боролся с дремотой. Лицо императора хранило выражение туповатого безразличия.

Императрица Евфимия, толстая и неуклюжая дряхлеющая женщина, с раздражением наблюдала за залом. Невероятнодорогое одеяние, затканное золотом, и драгоценная диадема не могли скрыть деревенскую топорность облика ее величества.

У ступеней помоста несколько египетских музыкантов наигрывали простую заунывную мелодию. Тронный зал постепенно заполнялся сенаторами, чиновниками, иноземными гостями, церковными сановниками, придворными, патрицианками. Тут были изможденные аскеты и дородные жизнелюбцы, военачальники и послы других стран