Вальтер Скотт - Талисман, или Ричард Львиное сердце в Палестине Страница 23

– Ради Бога, государь! – испуганным голосом сказал де Во. – Говорите тише, вас слышат за шатром. Ваши слова еще больше возбудят ропот, готовый прорваться в рядах воинов, и христианская армия ослабеет от раздоров. Вспомните, что ваша болезнь лишает нас главной нашей опоры для достижения цели. Легче безрукому управиться с секирой, нежели христианскому войску совершить подвиг без короля Ричарда.

– Ты льстишь мне, де Во, – сказал король, но, поддавшись похвалам, он, изможденный, с кротким видом склонил свою голову на подушку.

Однако Томас де Во не относился к придворным льстецам. От всего сердца вырвались у него эти искренние слова; теперь же, видя, как благотворно они подействовали на больного, он хотел было продолжать, но король, снова предавшийся тяжелым размышлениям, с жаром воскликнул:

– Ты стараешься меня уговорить, но слова твои не смогут меня успокоить. Скажи, почему бездействуют европейское рыцарство, дворянство и государи? Только потому, что один человек болен? Скажи, почему болезнь, а может быть, и смерть Ричарда должны парализовать силы такого храброго огромного тридцатитысячного войска? Посмотри на стадо оленей: разбегается ли оно, когда их вожак падает от меткой стрелы охотника? А стая аистов, разлетается ли она, когда налетевший ястреб уносит вожака, впившись когтями в его тело? Разве другой не занимает его место? Почему не соберутся начальники и не изберут из своей среды предводителя?

– Не во гнев Вашему Величеству, – отвечал де Во, – но я слышал, что члены Совета готовятся предпринять нечто подобное.

Жгучая ревность зашевелилась в душе Ричарда.

– А! – вскричал он. – Так, значит, я забыт своими союзниками, они решили, что нет надежды на мое выздоровление, они считают меня уже мертвым? Но нет же, нет, они не правы! Кого же избирают они вождем христианской армии?

– По достоинству нет никого выше короля Французского во всей армии, так думает Совет, – сказал де Во.

– Без сомнения! Кого же другого, как не короля Франции и Наварры избрать им! Сен-Дени Монжуа! Его христианское величество! Как пленяют их все эти титулы! Одного лишь надо бояться: чтобы он не ошибся и вместо «Вперед, друзья!» не крикнул бы «Пора назад, на покой!» и не повел бы славную армию обратно в Париж на потеху врагам. Он давно уже понял, что спокойнее притеснять собратьев и грабить союзников, нежели с опасностью для жизни завоевывать незабвенную славу, вырвав из рук неверных мусульман Гроб Господень.

– Можно бы выбрать эрцгерцога Австрийского.

– Не говори о нем! Ему ли вести наше рыцарство к славе!

– Но гроссмейстер ордена тамплиеров, не достоин ли он быть предводителем христианской армии? – спросил барон, довольный тем, что ему удается отвлечь больного. – Своей храбростью в сражении, мудростью в Совете он давно известен; его не тяготят и заботы о собственных владениях, которые могли бы его отвлечь от завоевания Святой земли.

– О, против брата Жиля Амори я ничего не могу возразить. Он умеет расположить войска и в бою храбро сражается в первых рядах. Но, скажи мне, сэр Томас, справедливо ли отнять Святую землю у Саладина, сочетающего в себе все добродетели, которые только могут совместиться в человеке, не озаренном светом истинной религии, и наделить ею Жиля Амори, который более язычник, нежели сам султан, еретик, идолопоклонник, чернокнижник, богоотступник, – наделить того, кто, как служитель сатаны, творит гнусные преступления под сокровенными сводами в тайных местах?

– Но гроссмейстеру ордена госпитальеров святого Иоанна Иерусалимского нельзя поставить в вину ни раскол, ни колдовство, ни ересь?

– А его ужасная скупость и алчность, из-за которых он готов жертвовать интересами всей армии? Разве не подозревали его, и даже больше чем подозревали, в продаже неверным того, что им никогда не удалось бы завоевать в бою? Нет, Томас, поверь мне, лучше продать всю армию венецианским лоцманам, чем вверить ее гроссмейстеру Иерусалимского ордена.

– Итак, Ваше Величество, мне остается назвать вам последнего, кому можно было бы вверить судьбу нашего войска. Что скажете вы о доблестном маркизе Монсерратском, мудром и храбром воине?

– Мудрый! Не так он мудр, как хитер и лукав. Он действительно ловок в женских гостиных! Кто не знает его, всегда готового расточать любезности дамам? Как политик он так же часто меняет свои планы, как покрой своего платья, и никто никогда не может быть уверен, каких взглядов в политике он придерживается в данную минуту. Храбрый воин, говоришь ты? Да, он хорошо ездит верхом, чудесно сражается на турнирах тупым копьем. Но, скажи, был ли ты со мной, когда я однажды сказал этому ловкому маркизу: «Нас здесь трое храбрых христиан, там, в лощине, около шестидесяти сарацин; ударим по ним, согласны ли? Каждому из нас придется справиться только с двадцатью неверными».

– Помню, Ваше Величество, помню, как маркиз отвечал вам, что тело его не из глины и что лучше иметь человеческое сердце, нежели сердце зверя, хотя бы этим зверем был и сам лев. Но я вижу, нам придется закончить тем, с чего начали: пока Господь Бог не восстановит здоровья нашего короля Ричарда, не видать нам, видно, ни Иерусалима, ни Гроба Господня.

При этом замечании лицо Ричарда прояснилось, и он неудержимо залился смехом.

– Однако, – вскричал он, – несмотря на твою тупость, ты вынудил признание у своего государя! Правда, если бы ты мне не выставил напоказ всех этих нарядных кукол, готовых отнять у меня предводительский жезл, я не затронул бы их. Пусть они гордятся своими блестящими мантиями и тиарами, пусть в своем тщеславии выставляют свое величие, лишь бы они не стали помехой в моей священной цели. Ну что же, де Во, я готов признаться тебе в своей слабости и честолюбии. Быть может, в христианском стане есть много рыцарей храбрее Ричарда Английского и, быть может, благоразумнее было бы назначить вождем более достойного. Но, – продолжал монарх, привстав с постели и сбрасывая с себя одеяло, причем глаза его сверкали огнем, как будто он видел себя в пылу сражения, готовым водрузить знамя на стенах Иерусалима, – пока останется хоть капля крови в моих жилах, пока в силах будет владеть оружием моя рука, до тех пор не допущу, чтобы кто-либо другой осмелился вырвать у меня блестящую победу… Но… слышишь ли ты? Что за трубные звуки раздаются вдали?

– Мне кажется, это трубы короля Филиппа.

– Как же ты глух, Томас, – сказал Ричард, напрягая свои силы, чтобы привстать. – Неужели ты не умеешь различать звуков? Клянусь небом, это турки подступают к стану, и я слышу их дикие крики.

Он снова попытался привстать с постели, и де Во должен был приложить все усилия, чтобы удержать его, и даже призвал на помощь двух дежурных офицеров, бывших в передней части шатра.