Александр Дюма - Роман Виолетты Страница 23

С удивлением, поскольку она впервые прикасалась к изделию столь необычному.

С любопытством, поскольку она не разбиралась в его устройстве.

И наконец, с восхищением, поскольку она была прежде всего артисткой, а перед ней предстало произведение искусства.

Рядом с мастерски изображенными резными волосками, на месте соединения с тестикулами, ствол едва заметно отвинчивался, раскрывая довольно сложный механизм, сродни часовому. Он приводил в движение поршень, установленный внутри и предназначенный для того, чтобы через узкое отверстие, напоминающее природное, впрыскивать смягчающую жидкость во влагалище.

Такая жидкость — будь то молоко, сок алтея или даже рыбий клей (это вещество ближе, чем все прочие, к семенной жидкости) — должна была заменить сперму.

Флоранс была несколько смущена тем, что этот предмет размером вдвое превосходил банан, которым она недавно пользовалась, но графиня с улыбкой представила ей видимое доказательство: одно нажатие — и инструмент вошел без труда.

— Видишь, — сказала она, — а ведь у меня там нешироко.

Флоранс наклонилась. Никакого обмана: только тести-кулы помешали годмише продвинуться дальше.

Сначала она попробовала действовать с ним как с бананом.

Она лишь надавила им, но даже это простое надавливание разожгло ее сладострастие.

— Надо с молоком! — вскричала она, хватая Флоранс за руку.

Вдоволь налюбовавшись этим историческим памятником, перешли к содержимому бархатных футляров. Первый из двух оставшихся годмише современной французской или английской работы оказался ничем не примечательным — обычная каучуковая поделка, немногим лучше фабричной, из тех, что ежегодно числом более чем в два миллиона расходятся по испанским и итальянским монастырям.

Размера он был обычного, как и принадлежавший Диане де Пуатье, пяти-шести дюймов, с натуральными волосами у основания, окрашенный в телесный цвет. Благодаря эластичности материала система выброса жидкости была здесь простейшей: следовало лишь нажать в нужный момент пальцами на тестикулы и введенная заранее жидкость изливалась.

Это не представляющее художественной ценности изделие заслужило рассмотрения куда менее пристального, чем то, что, по всей вероятности, удостоилось чести услаждать Диану де Пуатье.

Перешли к третьему.

При виде его у Флоранс вырвался крик ужаса. И правда — оно было около 7-8 дюймов в длину и 5-6 дюймов в диаметре.

— О, куда там Диане, — воскликнула она, — этот для Пасифаи!

Графиня расхохоталась.

— Вот и я зову его Гигант! Эта диковинка из Южной Америки, и она дает представление о запросах дам из Рио-де-Жанейро, Каракаса, Буэнос-Айреса и Лимы. Но взгляни, какая чудесная работа!

Предмет такого сорта и в самом деле представлял интерес для коллекционера. Сделан он был из прекрасно отполированного каучука. Каждый волосок на нем стоял, как на парике лучшего парижского цирюльника; несомненно, он был отлит, подобно тому, как это делают скульпторы, в прекрасный слепок, снятый с природного образца.

Как и у французского изделия, для извержения жидкости достаточно было простого нажатия на тестикулы; однако емкость здесь была в пять-шесть раз больше, а значит, невыразимое удовольствие орошения могло быть повторено пять-шесть раз.

— Ну и чудовище, — без конца повторяла Флоранс, безуспешно пытаясь обхватить его рукой, — неужели найдется женщина, способная вместить подобного великана. Это все равно, что роды наоборот.

Одетта молча улыбалась.

— Объясни же, — нетерпеливо продолжала Флоранс, — довольно насмехаться надо мною.

— Я вовсе не насмехаюсь над тобой, моя маленькая Флоранс. Слушай внимательно.

— Слушаю, — промолвила Флоранс.

— Если недостаточно разгоряченная и недостаточно опытная женщина удовлетворяет свое желание, забавляясь в одиночку, проникновение органа столь внушительного, несомненно, потребует усилий; если же женщин две и они беспрестанно ласкают друг друга пальцем, ртом, искусственным членом обычного размера, и та, что изображает любовника, раздразнивает, вдохновляет, разжигает ту, которой предназначена роль любовницы, а в миг сильнейшего возбуждения подносит смазанный кольдкремом кончик годмише к широко раздвинутым губам и вводит его тихонько, бережно, то предмет этот проскользнет без труда, а проникнув вглубь, доведет наслаждение до высшей точки. — Не может быть! — Хочешь проверить? — А на ком испытать?

— На мне, так и быть, приношу себя в жертву.

— Я разорву тебя на части.

— Разорвешь меня на части?

— Именно! Ни о чем другом так не мечтаю! — воскликнула Флоранс.

— Подожди, я сейчас.

Для графини подобная развязка, конечно, не была неожиданной — на спиртовой лампе в серебряном чайничке уже разогревался крем.

За ним она и отправилась, зарядила самое крупное из трех орудий, после чего достала из бархатного мешочка эластичный пояс.

Все эти приготовления явно взволновали ее — ноздри ее вздрагивали.

— Иди сюда, — приказала она Флоранс. .5 — Зачем? — с испугом спросила Флоранс. -.с — Я превращу тебя в мужчину.

Флоранс послушно подошла; графиня надела на нее пояс, и с его помощью закрепила на ее лобке самый большой из годмише; затем она вложила ей в руку шедевр эпохи Ренессанса, наполненный теплым кремом; обняв Флоранс, которая затрепетала, как подросток, непомерно щедро наделенный природой, графиня сорвала покрывало и бросилась навзничь на постель.

— Делай то, что я скажу, — распорядилась она, — ив том порядке, в каком я скажу.

— Будь уверена, — промолвила Флоранс, возбужденная не менее графини, — если повелишь растерзать тебя, я это сделаю.

— Начнем с ротика… с ротика…

Флоранс отложила искусителя Дианы де Пуатье на пол и принялась исполнять ртом одну из наиболее изощренных своих ласк.

Она чувствовала, что сейчас нужно действовать утонченно, словно создавая противовес последующим грубым ласкам. В ответ Одетта вознаградила ее полным набором лесбийских нежностей. Она звала Флоранс своей подругой, своим ангелом, своим сердцем, своей жизнью, своей душой; дрожащими от наслаждения устами она, ноту за нотой, исполнила всю гамму сладострастных вздохов, наконец, едва слышно попросила:

— Диана… Диана…

Догадавшись, о чем говорит графиня, Флоранс тотчас подобрала царственный предмет и просунула в ее раскрытые губы; проделала она это с изрядной ловкостью: музыка наслаждения, не прерываясь ни на миг, лишь зазвучала с новой силой. Флоранс внимательно наблюдала за каждым движением великолепного органа, она видела, как он входит и выходит, как покрывается пеной страсти; графиня уже не в силах была говорить, она лишь вскрикивала. Внезапно тело ее напряглось и она взмолилась: «Молока… молока…»