Новая эпоха. От конца Викторианской эпохи до начала третьего тысячелетия - Питер Акройд Страница 23

неудачи. После катастрофы в Дарданеллах никто больше не планировал открывать новый Восточный фронт; а поскольку перспектива морского сражения не приближалась, правительство и командование видели Западный фронт единственным жизнеспособным вариантом – вот только он оказался совершенно нежизнеспособным. Поскольку французы помогали Британии в проливах, Китченер чувствовал себя обязанным поддержать их планы наступления против немцев осенью 1915 года. Битва при Лоосе стала одной из крупнейших британских атак и одной из наименее успешных. Ценой жизни 50 000 британских солдат командование не купило ни пяди земли. Единственным свидетельством того, что «некоторые дивизии на самом деле добрались до немецких окопов», докладывал один из командиров во время сражения, служили «их тела, висящие на колючей проволоке».

После этой кровавой бойни призывы Китченера добровольно вступать в армию участились и приобрели истерический характер. Однако, когда на них не последовало сколько-нибудь бодрого ответа, Асквиту пришлось рассматривать перспективу введения обязательной воинской повинности. И ему, и лорду Бэлфуру эта идея была ненавистна, а Лоу и Ллойд Джордж относились к ней вполне благосклонно – яркая иллюстрация различия между «старыми» и «новыми» политиками внутри кабинета. Новые люди полагали, что обязательная военная служба покажет и союзникам, и врагам, что Британия «настроена всерьез». «Мы должны драться до конца», – заявил Ллойд Джордж, для которого изначально цель противостояния заключалась в устранении «германской угрозы». Асквит же в принципе ненавидел войну, и его старший сын сражался в окопах, а потому премьер склонялся к соглашению с Германией.

Недостаток добровольцев и давление внутри кабинета министров со временем вынудило Асквита предпринять меры в этом направлении, но даже и тогда он действовал с привычными предосторожностями. Его Закон о военной службе, принятый в январе 1916 года, вводил обязательную воинскую повинность для холостяков и бездетных вдовцов, женатых мужчин он не касался. Придерживаясь такого среднего курса, Асквит умудрился примирить большую часть своего разномастного кабинета. Однако через несколько месяцев события потребовали, чтобы военнообязанными стали и состоящие в браке, и Асквиту пришлось внести в закон соответствующие поправки. Расширение военной обязанности означало, что государство теперь контролирует жизнь и смерть всего мужского населения; добровольческую «армию Китченера» сменили солдаты поневоле. К тому же в результате призыва фабрики в Англии лишились сильных мужчин, на их место пришли женщины и менее крепкие рабочие.

Обязательная военная служба не распространялась на Ирландию, что указывало на крайне неопределенный статус страны в Соединенном Королевстве. Правительство понимало, что ирландцы не примут насильной отправки всех взрослых мужчин на защиту островов или Британской империи вообще; сама идея призвать ирландцев «освободить маленькую католическую страну Бельгию» от иностранного агрессора была вызывающе ироничной. Подавляющее большинство представителей Ирландской парламентской партии в Вестминстере вообще проголосовали против закона. Тысячи ирландцев, как католиков, так и протестантов, вступили в армию сразу после объявления войны в августе 1914 года. Впрочем, пойти добровольцем на «короткую и славную» войну в 1914-м – это одно, а всеобщая военная повинность, насажденная британским правительством в 1916-м, – совсем другое.

В 1914 году лидер ИПП Джон Редмонд призывал членов Ирландских добровольческих сил записываться в войска, аргументируя идею тем, что их жертва ускорит введение принятого либералами закона о самоуправлении. И большинство откликнулось на его призыв к оружию, однако около 12 000 отказались. Эти люди утратили веру в готовность и способность британского правительства выполнить свои обещания и ввести в стране самоуправление, да и в любом случае им хотелось большей автономии, чем предусматривал либеральный закон. Они как раз считали, что мировая война дает им уникальный шанс воплотить в жизнь мечту о независимой Ирландской республике. «Английские проблемы, – говорили они, – это ирландские возможности».

В понедельник 24 апреля 1916 года небольшая группа «Ирландских добровольцев» вместе с солдатами Ирландской гражданской армии подняла восстание в Дублине. Они захватили часть административных зданий, включая Главпочтамт, над которым водрузили флаг Ирландской республики. Патрик Пирс, один из лидеров восстания, зачитывал «Прокламацию к народу Ирландии» дублинским прохожим. Он провозглашал «право ирландского народа на владение Ирландией» и добавлял, что новая республика «гарантирует религиозную и гражданскую свободу, равные права и равные возможности».

Пирс призывал своих ирландских братьев и сестер восстать, но мало кто из дублинцев пожелал вступить в борьбу. Одни полагали, что смысла в мятеже нет, поскольку закон о самоуправлении уже принят, и неважно, что дата его воплощения в жизнь так и не определена. Другие считали восстание актом сомнительного оппортунизма, учитывая, что около 20 000 ирландцев воевали на фронте. И почти все жители Дублина предрекали провал миссии. Разница во взглядах среди «Ирландских добровольцев» привела к тому, что лишь 1500 человек участвовало в мятеже, причем от планов поднять общенациональное восстание пришлось отказаться и ограничиться лишь столицей. Восставшим не хватало оружия: британский флот перехватил судно, доставлявшее в Дублин вооружение.

Британское правительство решило, что пули и бомбы будут эффективнее, чем блокада Главпочтамта. Тяжелая артиллерия открыла огонь с территории Тринити-колледжа и с патрульного судна в русле реки Лиффи, превратив пару квадратных километров вблизи почты в груду щебня. После нескольких дней обстрела и ожесточенных уличных боев, в которых погибло 200 солдат и 250 мирных жителей, восставшие сдались. В Ирландии восстановили британское управление и ввели военное положение; главные посты в администрации страны заняли офицеры. Почти 200 мятежников предстали перед военными судами, позже квалифицированными как незаконные, поскольку проходили они втайне и велись теми же командирами, которые руководили расправой с восставшими. Девяносто повстанцев приговорили к смерти, и пятнадцати, в том числе тем, кто не возглавлял восставших и не был повинен ни в одной смерти, приговор утвердили. Расстрельная команда казнила приговоренных в первые недели мая 1916 года.

Эдвард Карсон аплодировал драконовской реакции правительства. Он заявил в палате общин, что восстание «следует подавить мужественно и решительно, так чтобы этот пример предотвратил его повторение». Редмонд поначалу также поддерживал казни, но позже забеспокоился, что они подорвут доверие народа к конституционному национализму, и уговаривал Асквита прекратить расстрелы. Премьер-министр постепенно склонился к мысли, что «значительное количество» смертей может «посеять семена долгосрочных проблем», и приказал остановиться.

Сделанного не воротишь. Национальное движение в Ирландии становилось все более радикальным. «Ибо мнил, что выхода нет, и приходится корчить шута, – писал У. Б. Йейтс в своем стихотворении «Пасха 1916». – Но уже рождалась на свет грозная красота»[36]. Те же самые ирландцы, которые к самому восстанию отнеслись безразлично, неопределенно или враждебно, возвели казненных повстанцев в статус мучеников. Одних возмутили бесчеловечные казни, других тронуло «самопожертвование» мятежников. Бомбардировка Дублина, рассказы об учиненных британскими войсками зверствах во время подавления восстания и скорый суд британских властей без особого следствия – все это вместе внушило отвращение к колониальному правлению в Ирландии. А замаячившая перспектива введения поголовной военной повинности еще больше подогрела националистические настроения. Не поддержанная народом, очевидно бесплодная и в общем-то символическая революция преуспела в одном – в пробуждении