Артур Конан Дойл - Изгнанники Страница 24

— Мои часы отстают на полчаса, ваше величество.

— Полчаса? — Король смутился на одно мгновение, но затем вдруг расхохотался. — Ну, в таком случае я лучше останусь здесь, так как опоздал и могу по совести сослаться, что это вина часов, а не моя.

— Надеюсь, что дело было не столь важное, государь, — произнесла г-жа де Ментенон, и выражение сдержанного торжества мелькнуло в ее глазах.

— Совсем неважное.

— Не государственное?

— Нет, нет! Я назначил этот час только для того, чтобы сделать выговор одной зазнавшейся особе. Но, пожалуй, так вышло лучше. Мое отсутствие послужит знаком моей немилости и подействует на нее, надеюсь, так, что я уже не увижу более этой личности при моем дворе. Ах, что такое?

Дверь распахнулась. Перед ними стояла г-жа де Монтеспан, прекрасная и гневная.

Глава X. ЗАТМЕНИЕ В ВЕРСАЛЕ

Г-жа де Ментенон была женщина замечательно сдержанная, хладнокровная и находчивая. Она сейчас же встала с места с таким видом, будто увидела приятную гостью, и пошла навстречу вошедшей с приветливой улыбкой и протянутой рукою.

— Вот неожиданное удовольствие! — воскликнула она.

Но г-жа де Монтеспан была столь сердита и так разъярена, что ей приходилось делать большие усилия над собой, чтобы сдержать вспышку гневного бешенства. Лицо маркизы был страшно бледно, губы плотно сжаты, а застывшие глаза сверкали холодным, злым блеском. Одно мгновение две самые красивые и гордые женщины Франции стояли друг против друга, одна с нахмуренным лицом, другая — улыбаясь. Потом Монтеспан, не обратив внимания на протянутую руку соперницы, повернулась к королю, смотревшему на нее с недовольным видом.

— Боюсь, что я помешала, ваше величество.

— Действительно, ваше появление несколько неожиданно, мадам.

— Смиренно прошу извинения. С тех пор, как эта дама сделалась гувернанткой моих детей, я привыкла входить в ее комнату без доклада.

— Что касается меня, я всегда рада видеть вас, — спокойно заметила ее соперница.

— Признаюсь, я не считала даже нужным просить вашего позволения, мадам, — холодно ответила г-жа де Монтеспан.

— Ну, так впредь будете спрашивать, мадам! — сурово сказал король. — Я приказываю вам оказывать полное уважение этой даме.

— О, этой даме! — Она махнула рукой в сторону соперницы. — Конечно, приказания вашего величества — закон для нас. Но я должна помнить, к которой именно даме относится ваше приказание, так как иногда можно запутаться, кому именно ваше величество оказывает честь. Сегодня это де Ментенон, вчера была Фонтанж, завтра… Ах, кто может сказать, кто будет завтра?

Она была великолепна в своей гордости и бесстрашии. Со сверкавшими голубыми глазами и высоко вздымавшейся грудью, она стояла перед своим царственным любовником, смотря на него сверху вниз. Несмотря на весь гнев, взгляд короля несколько смягчился, остановившись на ее круглой белой шее и на нежной линии красивых плеч. В ее страстных речах, в вызывающем повороте изящной головы, в великолепном презрении, с которым она смотрела на соперницу, было действительно много красивого.

— Дерзостью вы ничего не выиграете, мадам, — проговорил он.

— Она не в моих привычках, ваше величество.

— А между тем я нахожу ваши слова дерзкими.

— Истина всегда считалась дерзостью при французском дворе, ваше величество.

— Прекратим этот разговор.

— Достаточно очень малой части истины.

— Вы забываетесь, мадам. Прошу вас оставить комнату.

— Раньше чем уйти, я должна напомнить вашему величеству, что вы оказали мне честь, назначив свидание со мной после полудня. Вы обещались вашим королевским словом прийти ко мне. Я не сомневаюсь, что вы, ваше величество, сдержите это обещание, несмотря на все здешнее очарование.

— Я пришел бы, мадам, но эти часы, как вы сами можете заметить, отстают на полчаса, и к тому же время прошло так быстро, что я и не заметил.

— Пожалуйста, государь, не огорчайтесь этим. Я пойду к себе в комнату, а пять или четыре часа — мне совершенно безразлично.

— Благодарю вас, мадам, но теперешнее наше свидание не столь приятно, чтобы я стал искать другого.

— Так ваше величество не придете?

— Предпочитаю не идти.

— Несмотря на ваше обещание?

— Мадам!

— Вы нарушаете ваше слово.

— Замолчите, мадам; это невыносимо!

— Это действительно невыносимо! — крикнула разгневанная де Монтеспан, забывая всякую осторожность. — О, я не боюсь вас, ваше величество. Я любила вас, но никогда не боялась. Оставляю вас здесь. Оставляю вас наедине с вашей совестью и вашей… вашим духовником. Но прежде чем я уйду, вам придется» выслушать от меня одно правдивое слово. Вы изменяли вашей жене, изменяли вашей любовнице, но только теперь я вижу, что в состоянии изменить и вашему слову.

Она поклонилась ему с гневным видом и, высоко подняв голову, величественно вышла из комнаты.

Король вскочил с места, как ужаленный. Он так — привык к кротости своей жены и еще большей у Лавальер, что подобного рода речи никогда не касались его королевского слуха. Это новое ощущение изумило его. Какой-то непонятный запах впервые примешался в тому фимиаму, среди которого он жил. Затем вся его душа наполнилась гневом против нее, этой женщины, осмелившейся возвысить голос на него, короля. Что она ревнует и потому оскорбляет другую женщину — это простительно, это даже косвенный комплимент ему. Но что она осмелилась говорить с ним как женщина с мужчиной, а не как подданная с монархом, это было уже чересчур. У Людовика вырвался бессвязный крик бешенства, и он бросился к двери.

— Ваше величество! — Г-жа де Ментенон, все время зорко следившая за быстрой сменой настроений по его выразительному лицу, быстро подошла и коснулась его локтя.

— Я пойду за ней.

— А зачем, государь?

— Чтобы запретить ей бывать при дворе.

— Но, ваше величество…

— Вы слышали ее? Это позор! Я пойду.

— Но разве вы не могли бы написать, государь?

— Нет, нет, я должен лично видеть ее.

Он отворил дверь.

— О, будьте же тверды, ваше величество.

Де Ментенон с тревогой смотрела вслед королю, поспешно, с гневными жестами шагавшему по коридору. Потом она возвратилась к себе в комнату.

Гвардеец де Катина меж тем показывал своему молодому заокеанскому другу чудеса дворца. Американец внимательно рассматривал все, что видел, критиковал или восхищался с независимостью суждений и природным вкусом, свойственными человеку, проведшему жизнь на свободе среди прекраснейших творений природы. Громадные фонтаны и искусственные водопады, несмотря на все свое величие, не могли произвести должного впечатления на того, кто путешествовал от Эри до Онтарио и видел Ниагару, низвергающуюся в пропасть; огромные луга также не казались очень большими для глаз, созерцавших громадные равнины Дакоты. Но само здание дворца, его размеры, величина и красота изумляли Грина.