Константин Вронский - Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей Страница 25

Ну, сейчас маршал судилище устроит. Даву соскочил с кобылы, выхватил пистоль из седельной сумки и ткнул в голову ближайшего солдата. Так, Булгарин, этот поляк из второго отряда.

– Ты! – в голосе маршала появились визгливые нотки, верный признак неконтролируемого бешенства. – Ты назовешь мне имя негодяя или умрешь! Считаю до трех. Р-раз…

«Крепкий парень! – мелькнуло в голове у Жильярда. – Интересно, сдуется? Ведь мерзавец отступать не будет!»

Булгарин замер, глядя мимо маршала в бесконечные дали. И лишь бледнел лицом.

– Два, – произнес Даву, взводя курок пистолета. Боже мой, Булгарин! Ведь лейтенант Фабье, старый руссоист, еще в казармах в Пруссии восторженно рассказывал ему, что Фаддей дружит с Дижу, единственный из всех. Ведь Булгарин тогда даже экзекуцию сорвал! Но что-то между ними потом произошло и с тех пор ни словом друг с другом не обмолвились. Неужели Булгарин сейчас Дижу выдаст? Фаддей слегка приоткрыл рот. И вздохнул, не произнеся ни слова.

Черт побери все на свете! Что за молодец-парень!

Жильярд выхватил свой пистоль из-за пояса и приставил к виску… маршала Даву.

– Месье маршал, спокойствие! Сейчас вы осторожно уберете ваш пистоль прочь. Иначе я лишу блестящего стратега его драгоценной головы, – негромко проговорил Жильярд. – Я тоже считаю до трех!

Маршал сначала даже не отреагировал, попытался сыграть неустрашимого.

– Это вы, капитан, сейчас же уберете оружие прочь. Вы что же, совсем обезумели? Я ваш маршал и могу устроить вам множество неприятностей.

– Маршал! Ваш пистолет! – резко выкрикнул Жильярд.

– Капитан! – взвизгнул Даву. – Сегодня же я велю разжаловать вас, уж это я вам обещаю.

Жильярд видел, как у Булгарина, которому пистолетное дуло упиралось прямо в переносье, дрожат от страха крепко сжатые губы.

– Боюсь, не успеете, месье маршал. Вы не имеете права убивать ни в чем не повинного солдата, – проговорил капитан резко. – Учтите, у меня не дрогнет рука спустить курок. Причем я-то как раз буду вправе. Мой долг защищать моих людей от несправедливости.

С огромным трудом маршалу удалось овладеть собой. В груди Даву что-то разъяренно клокотало и булькало.

– Капитан! Вы разве не слышали, что ваш солдат оскорбил меня?

– Очень даже хорошо слышал, мой маршал! Безобразие, но это еще не повод расстреливать невиновного.

– Вы что же, хотите превратить поход Великой Армии в поход висельников и негодяев?

– Нет, не хочу. Но я не могу допустить убийство.

Даву, как бешеный пес, оскалил желтые зубы. Пес, который не может смириться с тем, что наглый котяра поставил ему шах и мат. Кажется, маршал сейчас взорвется.

– Мой маршал! Я вовсе не пророк божий, – торопливо проговорил Жильярд. – Но одно знаю точно: есть только два пути покончить с безобразием. Или вы уберете оружие, и я тотчас уберу свое. Или же вы прямо сейчас пристрелите сего солдата, и тогда я пристрелю вас. Сто девятнадцать человек засвидетельствуют потом перед императором, что прав был я, а не его прославленный, но такой мертвый маршал. Так что вы решите, месье?

Жильярд чувствовал, как пот струится по его спине, да что там, даже ноги в сапогах и то взмокли. Безумие, совершенное безумие!

Булгарин памятником стоял на дороге, но в глазах его бушевала самая настоящая буря. Буря отчаяния.

Даву опустил пистоль дулом в землю, выстрелил, так что взлетели бурунчики пыли. Жильярд молча спрятал оружие за пояс, не сводя глаз с окаменевшего солдата.

Обгоревшее на солнце лицо маршала пошло морщинами.

– Второй батальон… – прошептал Даву, странно покачивая головой. – Второй батальон… – и вновь кивнул. Никак не сдюжил? И Жильярд вновь собрался схватиться за пистоль.

– Домой вы уж точно не вернетесь, – улыбнулся тут маршал. – Об этом я позабочусь.

Вскочил на лошадь, дал шпоры коню и помчался в сторону первого дивизиона.

«Эх, для пущей убедительности не хватает только, чтоб твердь разверзлась и Даву провалился в преисподнюю в облацех серы», – усмехнулся Жильярд. Нет, каков мерзавец!

– Так, а теперь в путь! – крикнул капитан. – Пусть видит, что мы уже на марше! Булгарин! Вечером поможешь капралу Биду похоронить того беднягу с честью! На-а-аправо! Медленным шагом! Марш!

Колонна вновь пришла в движение. Жильярд зашелся от кашля. К чертовой матери! Как же ему избавиться от этой боли в горле?

Первую тысячу шагов Булгарин вообще ни о чем не думал. Просто молча переставлял ноги да глядел на черные сапоги марширующего впереди солдата. Эти сапоги жили своей, особой жизнью, ни в чем не завися от своего хозяина и видя смысл собственного бытия в непрестанном движении вперед. Фаддей машинально поправлял то ремень ружья, то лямки ранца – взмокшая от пота одежда мерзко липла к телу, а лямки терли, терли, терли кожу. Но об этом он сейчас не думал. Вообще не думал. Первую тысячу шагов его голова была пуста, как еще неисписанный каракулями лист бумаги.

А потом медленно, словно капля за каплей со сводов хладной пещеры разума, в его сознание начали проникать частички реальности. Он даже боялся той мысли, что смог выжить, как будто она, эта мысль, могла притащить вслед за собой маршала с направленным в лицо Фаддея пистолем. В то, что опасности для его жизни больше нет никакой, Булгарин никак не мог поверить. Лучше уж вообще не думать!

Никогда еще он так не молился, не кричал господу, как в тот момент, когда пистоль в руке Даву вытанцовывал танец смерти у его лица. Он выкрикнул из своей грешной плоти всю душу, он бросил ее к ногам бога в мольбе, чтоб не спустил маршал жуткий курок. Он так отчаянно предлагал жизнь свою и душу господу, что в тот момент Всевышнему было не до Великой Армии Наполеона Буонапарте. У Всевышнего был только Фаддей Булгарин.

Булгарин уже много недель не молился богу. Просто забывал об этом. Каждый день он тупо начищал сапоги. Каждый день готовился к бою, который непременно станет для него последним, потому что в своих он стрелять не станет. Интересно, а к чему готовился Дижу? Этот парень, казалось, плевать хотел на смерть. Да и на жизнь – тоже.

Удивительно, что никто так и не выдал Рудольфа, хотя после той отвратительной экзекуции пропасть между ним и остальными солдатами стала еще глубже. Но ненависть к маршалу оказалась сильнее нелюбви к Дижу. А может, еще и донесут на него Даву, кто ж знает.

Ссора из-за Полины… Эк давно все это было, никак больше месяца прошло. Слова проклятья, брошенные маршалу, были первыми, что Булгарин услышал от Дижу за это время. А ведь Фаддей после той ссоры долго голову над загадками неразрешимыми ломал! Интересно, а любил ли кого-нибудь Дижу? Как-то и не представишь даже… Но кто знает, что у него на самом деле в сердце творится? Другие-то на каждом шагу о девицах балабонили. Только Дижу молчал, как воды в рот набрав. Обида на отца, на мастера-кузнеца, обида на жизнь, словно черная плащаница, укрывала Рудольфа. И мрак захлестывал сердца тех, кто оказывался поблизости от него. Теперь вот и маршалу досталось.