Фредерик Марриет - Крушение «Великого Океана» Страница 25

— Мне очень хотелось попробовать супа, папа, и я собирался наперстком зачерпнуть бульон, но обжегся и уронил его.

— Ну, в наперсток, во всяком случае, не поместилось бы много черепашьего бульона, — заметил Риди. — А почему вы не сказали маме, где наперсток?

— Я боялся, что мама выльет весь суп, — ответил Томми, — и его не останется.

— Вот в чем дело! Ну, Томми, я сказал, что тебе не дадут обеда, пока наперсток не найдется; раз он нашелся — обедай. Только, если ты когда-нибудь снова откажешься отвечать, я тебя накажу гораздо строже, — сказал отец.

Томми был доволен, что выговор окончился, а еще довольнее, что ему дали поесть. Окончив одну тарелку и попросив другую, он сказал:

— В следующий раз Томми возьмет не наперсток, а оловянную кружечку.

— Масса Томми ничего не возьмет, — сказала Юнона, которая сидела рядом с ним. — Когда-нибудь масса Томми весь обварится! Жадный!

После обеда трое работников снова ушли и вернулись только к закату.

— Тучи собираются, — проговорил Риди. — Пожалуй, ночью будет дождь.

— Да, боюсь, — сказал Сигрев.

— Риди, — проговорила Селина, — если вы не очень устали, не будете ли вы продолжать вашу историю?

— Конечно, миссис Сигрев, если вам это угодно, — ответил старик и продолжал:

«Итак, наша угольная шкуна шла к Лондону. Держался хороший ветер, и мы скоро завершили этот рейс. Я был очень болен до Дувра, а тут поправился и, понятно, изумился при виде количества судов на реке и оживления на берегу. Но мой капитан мне не нравился, он очень строго обращался с экипажем, а ученик, служивший на палубе, советовал мне бежать, поступить учеником на другое судно и не подписывать условия на этой шкуне, не то меня будут колотить целый день. Я знал это, потому что капитан действительно по двадцати раз в сутки бил его ногами или давал пощечины. Матросы говорили мне, что он, до поры до времени, меня щадил, боясь, что я откажусь быть его учеником, но что после подписания условия он будет и со мной обращаться таким же образом.

Ну, я и решил не оставаться на угольной шкуне, я как только наш капитан отправился на берег, стал осматриваться кругом.

В реке стоял большой корабль, готовый к отплытию. Я переговорил с двумя мальчиками, которые стояли у борта, и они сказали, что им живется недурно, и что их капитану нужен третий ученик. Я отправился к ним на палубу и предложил свои услуги. Капитан задал мне много вопросов, и я сказал ему всю правду, объяснив, почему не хочу оставаться на угольной шкуне. Он согласился меня принять к себе. Я отправился вместе с ним на берег, подписал договор, получил от него достаточное количество платья, и через два дня мы отошли, направляясь сначала в Бомбей, потом в Китай».

— А вы написали вашей матери? — спросил Уильям.

— Да, сэр, капитан пожелал, чтобы я ей дал о себе вести, и он сделал от себя приписку, чтобы утешить и успокоить ее. К несчастью, это письмо, отосланное им с поваром, не дошло. Неизвестно, потерял ли он его или забыл отправить до отхода судна; только я позже узнал, что оно так и не попало к ней в руки.

— Не по вашей вине, Риди, — заметила миссис Сигрев.

— Не по моей вине, миссис Сигрев, но проступок был совершен раньше.

«Для своих лет я был очень ловок и смел и скоро сделался всеобщим любимцем. Особенно нравился я пассажиркам за то, что был еще так мал.

Мы счастливо пришли в Бомбей, где наши пассажиры высадились, а через три недели двинулись к Китаю. Была война, и за нами часто гонялись французские каперские суда; но у нас был хороший экипаж и достаточное количество пушек, ни один из каперов не решился на нас напасть. Мы благополучно пристали к Макао, выгрузили там наш товар и забрали чай.

Простояв в гавани Макао несколько времени в ожидании судов-конвоиров, мы снова отплыли к Англии. Подле Иль-де-Франса поднялась буря. Суда, сопровождавшие нас, были разбросаны ветром, а через три дня к нам подошел французский фрегат. После обмена выстрелами нам пришлось спустить флаг.

На нашу палубу прислали лейтенанта и сорок матросов, они захватили нас. Наша шкуна была для них отличным призовым судном. Капитана и большую часть экипажа перевели на палубу французского судна, но десять ласкаров и трое учеников остались на нашем «Индейце», чтобы помочь отвести эту шкуну на Иль-де-Франс, в то время находившийся в руках французов.

Мне было тяжело в двенадцать лет отправиться в тюрьму, но все же я не унывал и был по-прежнему весел.

Мы шли к острову, когда с подветренной стороны показалось судно, и хотя я не понимал, что говорили французы, видел, что они очень волнуются и то и дело смотрят в подзорную трубу.

Джек Ромер, один из моих товарищей-учеников, сказал:

— Не думаю, что нас заточать в тюрьму, Риди; это английское военное судно, если я не ошибаюсь.

Оно подошло ближе и было уже на расстоянии трех миль от нас. И вот этот фрегат выкинул английский флаг и дал выстрел.

Французы поставили шкуну по ветру, но напрасно. Англичанин быстро настигал нас. Тут французы стали упаковывать свое платье и вещи нашего капитана и все, что они захватили. Выстрелили. Ядро пролетело у нас над головами. Они бросили руль; Джек Ромер стал на колесо и, с моей помощью, повернул шкуну против ветра. Подошел бот, шкуна была захвачена.

Узнав, как поступили французы, капитан английского фрегата приказал осмотреть все их вещи и отнять от них награбленное добро.

Английский капитан не взял ни одной вещицы из собственности французов, прислал на их шкуну мичмана и оставил на ее палубе всех нас с тем, чтобы мы помогли довести это судно до порта; ему не хотелось отпускать для этого людей со своего корабля.

Вскоре все мы двинулись к Англии, радуясь, что не попали во французскую тюрьму. Однако мы только переменили французскую неволю на голландскую».

— Как так?

— Да через два дня мы огибали мыс Доброй Надежды; в это время на нас налетело новое французское судно и захватило в плен. Теперь поблизости не было друзей, и нас ввели в Столовую бухту; в те времена она была в руках Голландии, которая тоже вела с нами войну.

«Нам было плохо в голландской тюрьме. Но я, тогда еще очень юный, легко относился к этому…»

— А теперь пора и в постели. Мисс Каролина спит, а мастер Томми сильно зевает. Итак, я остановлюсь.

ГЛАВАXXXIV

Удар молнии. — Юнона оглушена. — Коза убита. — Громоотвод. — Рассказ Риди. — Рыбная ловля.

Скоро началась сильная гроза. Молния ярко сверкала, гром гремел, мешая спать.

Дети дрожали и плакали в объятиях матери и Юноны, которые сами были в сильной тревоге.

— Это ужасно, — сказал Сигрев, обращаясь к Риди. (Они оба поднялись с постели).