Сергей Самаров - Прыжок через пропасть Страница 26

— Спасибо, что предупредил. Наверное, нам еще рано открывать свои имена. Мы дождемся тебя, и вместе решим, как нам быть.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Даже просто лежать без движения — и то уже трудно для любой деятельной натуры. А лежать еще и без информации, когда знаешь, как много и как скоро непременно следует сделать — вообще чрезвычайно больно и мучительно.

Но Сфирка — разведчик опытный и читать мысли, когда надо, по глазам умеет. Он отлично понял, что от него требуется, успел обстоятельно рассказать князю-воеводе о положении на северной границе, словно не от гонца слышал сведения, а сам только что оттуда прискакал. Дражко задал несколько вопросов, что-то уточняя, отдал распоряжения, но не срочные. И все спокойно, без суеты и напряжения, опасных сейчас для него.

Княгиня-мать тоже слушала внимательно, однако совсем по другой причине. Нет, ее сына никто не принуждает немедленно встать со скамьи, облачиться в доспех, и сесть на коня. А что выслушать сыну необходимо, то он и выслушивает. Принимать решение, в каком состоянии ни будь князь-воевода, только ему, и никто, в отсутствие Годослава, больше не сможет сделать это. Даже княгиня Рогнельда, которая уже совершила несравненно больше, чем могла, спасая и мужа и Дражко. Так сделала, что самой после этого всю оставшуюся жизнь маяться… Она не военачальник и не знает, когда и как следует поступать. Княгиня-мать смирилась.

О положении в Рароге Сфирка с воеводой не говорили умышленно, чтобы старую женщину не пугать и — что тоже имело значение — не разносить слухи. Что-либо женщинам сообщать, особенно по большому секрету, следует только тогда, когда необходимо по городу весть разнести. Даже если эта женщина — родная мать.

Сфирка закончил.

— Дайте что-нибудь попить, — тихо попросил князь-воевода. Говорить громче он не мог. Мизерикордия вошла глубоко, возможно даже повредила важный орган, хотя сразу это и не было заметно. Но боль из плеча жаром шла внутрь груди, и там что-то мешало, будто у оружия обломился конец и остался в теле, хотя ничего такого не было. Кинжал, извлеченный из плеча, лежал на деревянном резном подносе в той же комнате, и княгиня уже показывала его сыну.

Мать протянула разведчику многослойную берестяную кружку, хорошо и долго хранящую тепло травяного духмяного отвара, что велела круто заварить старуха травница, которая приходила, когда Дражко еще спал. Тогда же, вслед за травницей, явился и вызванный из леса отшельный волхв Горислав, детский учитель самого Ставра. Этот принес медвежью желчь, настоянную на хмельном меду и приправленную выпаркой из каких-то вонючих болотных корней. Велел поить раненого как можно чаще, как бы Дражко ни морщился. Велел даже насильно в рот вливать понемногу, если сам пить не захочет. И еще сказал, что этот настой мертвого из могылы[16] поднимает, а обезглавленного новую голову отрастить заставляет. Горислава в Рароге хорошо знали, побаивались, потому что он не только добрые вести приносил, но ему верили безоговорочно. Поверила и княгиня-мать.

Сфирка склонился над князем и стал поить воеводу маленькими глотками из берестяной кружки. Много выпить Дражко не смог. Глотать было больно.

— Теперь вот это… — протянула княгиня глиняную бутыль с узким горлышком.

Дражко с первого же глотка чуть не поперхнулся, закашлялся и застонал.

— Это что? — даже голос его от возмущения окреп.

— Мед, — ответила мать.

— Он что, с березовой смолой[17]?

— Нет, с медвежью желчью и выпаркой мухомора.

— Случаем, не это ли герцог Гуннар передал для Годослава… — зло пошутил Дражко, закрывая глаза, словно таким образом от бутыли отворачиваясь.

— Нет, это Горислав принес. Сказал, что это тебя поднимет за несколько дней.

При имени Горислава воевода смиренно подставил рот и старательно оскалился, задирая кверху усы.

— Давай.

Отпив несколько маленьких глотков, опустил усы, как рукой отстранился.

— К вечеру Горислав молодых репейников принести обещал. Он их утром набрал по росе и в утренней коровьей моче вымачивает до вечера.

Дражко застонал.

— Я и эти репейники глотать должен?

— Нет, что ты… — с невинной улыбкой успокоила его мать. — Их потом надо будет пополам разрезать и к ране прикладывать. Колючками вверх.

— Слава Свентовиту! — вырвался у Дражко хриплый вздох облегчения. — Мама, я бы сейчас поспал, а Сфирка рядом со мной посидел. И ты иди к себе, отдохни пока…

— А если что понадобится?

— Сфирка все сумеет, мама, он за ранеными много хаживал…

Старая княгиня поохала, поахала, но сама чувствовала, что бессонная ночь в ее годы дается трудно, и пошла к себе на другой этаж. Князь-воевода подождал, пока стихнут шаги матери, и сделал знак рукой, подзывая разведчика.

— Помоги сесть.

— Рано тебе еще, князь-воевода… Полежать бы…

— Дай руку.

Сфирка, видя, что все его увещевания ни к чему не приведут, не только протянул руку, но и поддержал Дражко за широкую мощную спину. Князь был тяжел телом, разведчик рядом с ним казался почти ребенком, но совместными усилиями они справились. Сфирка при этом качал головой. Да, он говорил, что князю следует быстрее поправляться, что без него туго всем придется. Но не для того же говорил, чтобы в самом деле поднимать раненого. Просто подбодрить хотел, дух поднять.

— Зови ко мне гонца. Сначала его отправим, потом поговорим подробно о том, что в Рароге делается. Сыск учинили?

— Обязательно. Пока негласно…

— Вот и расскажешь. Зови гонца. И всей страже в доме по пути — не забудь! — «проболтайся», что я пока неуверенно, но уже передвигаюсь по светлице. Неделя, и буду на коне. Кстати, пост у комнаты княгини сняли?

— Сняли.

— Передай, я приказал вернуть, вплоть до возвращения Годослава. Все, ступай…

Сфирка ушел, а Дражко удивленно слушал. Казалось бы, перед Сфиркой прошла старая княгиня — и ростом меньше, и шаги не такие уверенные, а ее было слышно. Сфирка же, быстрый разведчик с сильным сухощавым телом, передвигался без звука, как в лесу. И все же князь-воевода выждал время, чтобы дать возможность своему помощнику уйти, и резко выдохнул воздух, собираясь с духом. Выглядеть беспомощным не хотелось даже при Сфирке.

А потом, стиснув зубы, встал…

Он чувствовал слабость в ногах, голова кружилась, и оттого мерно покачивались стены светлицы, и пол вместе с ними гулял, словно на морской волне палуба большого драк-кара. И все же князь-воевода напрягся так, что усы его задрожали, будто струна под прикосновением пальцев гусляра, и шагнул к окну. Один шаг, второй, третий. До окна еще два шага осталось, когда показалось, будто силы на исходе. И тогда он вспомнил уроки Ставра, и сказал сам себе вслух: