Генри Хаггард - Жена Аллана Страница 26

Но я подскочил сзади, схватил ее под мышки и изо всей силы рванул к себе. Она упала навзничь и, к счастью, выронила нож. Тогда мы кинулись на нее. Боже, какая сила была у этой чертовки! Те, кто не испытал ее на себе, мне бы не поверили. Она дралась, царапалась и кусалась, был момент, когда она едва не одолела нас обоих. Во всяком случае, ей удалось вырваться. Она бросилась к постели, вскочила на нее, а оттуда подпрыгнула прямо до крыши хижины. Я никогда не видал такого прыжка и не понимал, что она задумала. В крыше имелись специальные отверстия, о которых я уже говорил. Через них проходил свет, прикрывались они свесами. Гендрика прыгнула с ловкостью обезьяны и, ухватившись за край отверстия, попыталась пролезть в него. Но тут силы, истощенные долгой борьбой, изменили ей. На мгновение она повисла на руках, потом упала на пол и потеряла сознание.

— Эге! — задыхаясь, вымолвил Индаба-Зимби. — Надо связать чертовку, прежде чем она придет в себя.

Я решил, что это хороший совет. Мы взяли ремень, лежавший в углу комнаты, и связали ей руки и ноги так, чтобы она не смогла освободиться от пут. Затем мы отнесли ее в проход, и Индаба-Зимби уселся на нее с ножом в руке. Я не хотел поднимать тревогу в этот час ночи.

— Знаешь, как я поймал ее, Макумазан? — спросил он. — Несколько ночей я проспал здесь, держа один глаз открытым, ибо решил, что у нее есть свой план. Сегодня ночью я вовсе не смыкал глаз, хотя притворился спящим. Примерно через час после того, как ты залез под одеяло, взошла луна и через отверстие в крыше в хижину проник луч света. Но вдруг он исчез. Сначала я решил, что луну закрыло облако, но, прислушавшись, услышал шорох, как если бы кто-то протискивался в узкое отверстие. Вскоре этот кто-то повис под потолком на руках. Тут снова в хижину проник луч света, и я увидел, что поперек этого луча висит бабуинка, собираясь спрыгнуть вниз. Она держалась за край обеими руками, а во рту у нее был нож. Не успела она соскочить, как я бросился вперед и обхватил ее у пояса. Она услышала мое приближение и хотела меня ударить ножом, но в темноте промахнулась. Тут мы начали бороться, остальное ты знаешь. Ты был на волосок от смерти, Макумазан.

— Это верно, на волосок, — ответил я, еще задыхаясь и стараясь прикрыть наготу клочьями своей ночной рубашки. Тут на память мне пришел страшный сон. Несомненно, он был вызван шумом, который произвела Гендрика, падая на пол, — в моем сне она свалилась в могилу. Значит, все мое сновидение продолжалось одну секунду. Что ж, сны скоротечны. Быть может, и само Время только сон, и события, которые кажутся разделенными им, на самом деле происходят одновременно.

Остаток ночи мы сторожили Гендрику. Она пришла в себя и принялась отчаянно биться, чтобы разорвать ремень. Но недубленая буйволовая кожа оказалась слишком крепкой даже для Гендрики, и, к тому же, Индаба-Зимби снова бесцеремонно уселся на нее, чтобы утихомирить. Наконец она затихла.

В должный час наступил день — день моей свадьбы. Я вызвал из конюшен несколько туземцев и с их помощью отнес Гендрику в тюремную хижину, где она уже сидела, когда ее маленькой принесли с гор. Там мы ее заперли. Индаба-Зимби остался сторожить ее снаружи, а я вернулся в свою спальню и оделся во все лучшее, что можно было достать в поселке Бабиан краальс. Но, взглянув в зеркало на свое лицо, я ужаснулся. Оно было покрыто царапинами от ногтей Гендрики. Я, как умел, замаскировал эти царапины и пошел пройтись, чтобы успокоиться после событий минувшей ночи и в ожидании тех, которые должны были произойти днем.

Вернулся я к завтраку. В хижине-столовой Стелла дожидалась меня, одетая в простое белое платье с цветами апельсинового дерева на груди. Очень робко она подошла ко мне, но, вглядевшись в мое лицо, отпрянула.

— Аллан! Что ты с собой сделал? — спросила она.

Я не успел ответить, так как в хижину вошел, опираясь на палку, ее отец. Увидев меня, он тотчас же повторил вопрос.

Тогда я рассказал об угрозах Гендрики и ее яростной попытке привести их в исполнение. Только об ужасном сне я умолчал.

Стелла побледнела, лицо отца приняло суровое выражение.

— Вам следовало сказать об этом раньше, Аллан, — сказал он. — Теперь я вижу, что поступал неправильно, стараясь цивилизовать это' злобное и мстительное существо. Если оно и осталось человеком, то восприняло все дурные страсти воспитавших ее зверей. Что ж, я сегодня же положу этому конец.

— О папа, — сказала Стелла. — Не надо ее убивать. Все это ужасно, но убить ее было бы еще ужаснее. Я очень привязалась к ней, и она, какой бы дурной ни оказалась, любила меня. Не надо убивать ее в день моей свадьбы.

— Нет, — ответил ее отец, — она не будет убита, хотя заслужила смерть. Я не хочу обагрять свои руки ее кровью. Это зверь, который и ведет себя как зверь. Она возвратится туда, откуда пришла.

Больше об этом ничего не было сказано, но, когда кончился за^ втрак, или, вернее, подобие завтрака, мистер Керсон послал за старейшиной и отдал ему некоторые приказания.

Мы должны были обвенчаться после богослужения, которое мистер Керсон совершал каждое воскресное утро в большой мраморной хижине, предназначенной для этой цели. Служба началась в десять часов, но задолго до этого стали подходить с песнями туземцы, желавшие присутствовать на свадьбе Звезды. Это было красивое зрелище — мужчины во всем параде, со щитами и палками в руках, женщины и дети с зелеными ветками, папоротником и цветами. Наконец около половины девятого Стелла встала, пожала мне руку и оставила меня наедине с моими мыслями. Около десяти она снова появилась в сопровождении отца, в белой фате, с венком из цветов апельсинового дерева на вьющихся темных волосах и букетом таких же цветов в руках. Мне она показалась прекрасной грезой. Ее сопровождала маленькая Тота, веселая и взволнованная. Она была у Стеллы единственной подружкой. Затем мы все отправились в хижину, служившую церковью. Площадка перед нею была заполнена сотнями туземцев, которые при нашем появлении запели. В хижине также толпились туземцы, они молились. Мистер Керсон отслужил службу как обычно, хотя для этого ему пришлось сесть. Когда молебен закончился, — мне казалось, что он не кончится никогда, — мистер Керсон шепотом сказал, что хочет обвенчать нас при всех. Мы вышли наружу и встали в тени большого дерева, росшего у хижины.

Мистер Керсон поднял руку, требуя молчания. Затем он объявил на местном наречии, что намерен обвенчать нас по христианскому обряду и на глазах у всех. После этого он совершил свадебный обряд — необычайно торжественно и красиво. Мы произнесли обет, я надел на палец Стеллы кольцо, служившее печаткой ее отцу, — другого у нас не было, — и венчание закончилось.