Фредерик Марриет - Иафет в поисках отца Страница 26

Она пошла спать, а я стал любоваться цепью и придумывать обстоятельства, по которым она досталась Мельхиору. Мне тотчас пришло в голову, что цепь могла быть на шее Флиты, когда ее украли от родителей, которых она нам поможет отыскать. Это была не простая обыкновенная цепь, хотя и отличалась грубой обработкой. Видно было вещь, выделанную людьми не искусными в деле, и с которою далеко не могла равняться ценность материала, на нее употребленного; вообще трудно бы было найти другую ей подобную.

На следующее утро Флита была слишком расстроена для того, чтобы рассуждать о вчерашнем. Однако я спросил ее, не вспомнила ли она чего-нибудь.

— Нет, — ответила она, — потому что я проплакала всю ночь, думая о нашей разлуке.

Я советовал ей носить цепь постоянно на себе и беречь ее; но уехав, сожалел, что не взял ее с собой, а потому и решил сделать это в первый мой приезд к Флите, утешая, однако, себя тем, что она, смотря на нее, вспомнит что-нибудь для меня любопытное.

Продолжая путешествие, я спросил одного сидевшего возле меня в дилижансе, какое самое модное место в Лондоне, где бы молодой человек мог остановиться. Он рекомендовал мне Пиаццу в Ковент-Гарден, и я последовал его совету, приехав в столицу. Выбрав хорошенькие комнаты, я заказал легкий ужин. Стол был накрыт. Тимофей явился в своей ливрее и казался очень смешным в новом наряде. Когда же мы оставались одни, то оба хохотали над своей барской прихотью.

— Не правда ли, Тимофей, это славная штука? Но сядь со мной и помоги мне допить бутылку вина.

— Нет-нет, сударь, если вы позволите, то я лучше буду делать то же, что и прочие мои собратья, — ответил Тимофей. — Оставьте только бутылку на подносе, а там уже я поделюсь и с вами и с нею, как должно. Притом, может кто-нибудь войти нечаянно, и какое получит мнение о господине, видя его за одним столом со слугою? Мы оба должны выдержать характеры. Меня на кухне совсем замучили вопросами: кто вы, как ваше имя, откуда едете, чем занимаетесь и прочее… Я ответил, что вы заканчиваете давно начатое путешествие по материку земному, а фамилию вашу переврал так, что и сам не вспомню.

— Зачем же ты это сделал?

— А затем, что вы и сами не знаете настоящего вашего имени.

Но туг разговор наш был прерван мальчиком, принесшим письмо на серебряном подносе.

— Вот письмо, сударь, адресованное Г. И. Н. по возвращении его из путешествия, — сказал мальчик, — и я думаю, что оно вам.

— Оставьте его, — ответил я небрежно. Мальчик положил письмо на стол и ушел.

— Странно, — сказал я Тимофею, — письмо это наверно не ко мне адресовано, а между тем заглавные литеры моего имени и моей фамилии. Может, кто-нибудь подслушал на кухне твои рассказы, заметил мою фамилию и теперь просит поделиться деньгами, думая, что я сорю ими.

— И я думаю то же, но прочитайте, однако; мы увидим, что оно запое г.

— Но если я распечатаю, то стыдно будет отослать его назад. Не лучше ли оставить, как оно есть?

— Если это только вас беспокоит, предоставьте на мое попечение, я знаю, как отделаться от этого народа.

— О, как приятно быть богатым и получать просьбы!

Я распечатал письмо, в котором находилось еще одно, адресованное на другое имя; первое же заключалось в следующих словах:

«Дорогой племянник!

— Браво, сударь, браво! — вскричал Тимофей. — Вот вы уж нашли дядю; наверное, скоро отыщете и отца. Читайте-ка дальше!

Не полагаясь на верную доставку писем в чужие края, я дал тебе только легкий очерк открытий последнего года. Теперь же, зная, что ты остановился в Пиацце, я посылаю запечатанное письмо на имя господина, Мастертона, от которого ты получишь пакет, заключающий описание всего того, что было сделано во избежание ошибки, если ты приедешь во время моего отсутствия.

Безо всякого сомнения, дело может быть замято, и я надеюсь, что осторожность, с какой мы поступили, тебе понравится. Словом сказать, я делаю все, чтоб только не запятнать чести нашей фамилии.

— Я всегда думал, что вы хорошего происхождения, — заметил Тимофей.

Я бы хотел, чтобы ты последовал моему совету и остался инкогнито, в противном случае внезапное твое возвращение наделает много шуму и произведет бездну подозрений и догадок.

Долгое твое пребывание в Геттингенском университете и потом путешествие заставили забыть твою наружность, а я между тем могу представить тебя в обществе как сына моего друга. Потому-то и назови себя каким-нибудь именем, только не Смитом и не Броуном. Это слишком низкие и пошлые фамилии. По получении письма адресуйся в мой дом, Порт-Ленд-Сквер, и напиши, что такой-то приехал. Если меня не будет или письмо твое не застанет меня, то пиши в замок Ворчестер, где оно непременно найдет меня, и я, получив его, тотчас же к тебе явлюсь.

Не забудь же написать на билете принятое тобой имя, и если оставишь Пиаццу, то уведоми и об этом.

Любящий тебя дядя Виндермир».

— Самое ясное тут то, что это письмо не ко мне, — сказал я, бросив его на стол.

— Почем знать, что это не ваш дядя? Во всяком случае, делайте, как он приказывает.

— Что ты, Тимофей, мне идти за чужими бумагами? Нет, этого я не сделаю

— Боже мой! Как же вы отыщете вашего отца, если не хотите воспользоваться таким случаем войти в хорошее общество? Узнавая секреты других, вы легко можете узнать свои.

— Но это бесчестно, Тимофей.

— Совсем нет, письмо адресовано вам, следовательно, очень естественно, если вы его распечатаете, прочтете и исполните то, о чем оно вам говорит. Притом знайте, Иафет, что обладание чужими тайнами есть самое верное средство к прочному преуспеянию. Подумайте о своем положении в свете. Значит, вы не должны церемониться.

— Это печальная истина, Тимофей, и я начинаю действительно думать, что необходимо отложить в сторону излишнюю честность.

— Поступайте так, пока не разбогатеете, а после уж можно будет удовлетворять всем правилам чести, потому что она очень дорога. Многие без малейшего упрека совести лишают вас доброго имени, которое вы должны возвратить себе. Потому берегитесь — свет лукав. С одной стороны, пламенное мое желание отыскать отца, с другой — удобный случай воспользоваться чужой доверенностью оставляли меня в нерешимости. Я заперся в своей комнате и стал размышлять, но равновесие склонялось то на ту, то на другую сторону. Наконец, я лег спать, и мне привиделся странный сон. Я стоял на уединенной скале, окруженной водой; море бушевало, и волны его, подымаясь все выше и выше, готовы были проглотить меня каждую минуту. Мне стало страшно. Земля от меня была недалеко, и я видел, как люди на ней веселились, танцевали, пели, смеялись… Я кричал, протягивал к ним руки, они меня заметили, но никто не шел на помощь. Я трепетал за себя при виде приближения разъяренной влаги, но в ту же минуту что-то прикатилось со стороны земли… то был мост, доходивший до скалы, на которой я стоял; я бросился к нему, чтобы спасти себя, но на краю скалы сияла надпись огненными буквами: «Здесь непроходимое место». В ужасе я отступил назад и не смел более подойти. Но вдруг кто-то в белом явился возле меня и сказал: «Ищите своего спасения — таков закон природы». Я поднял глаза и увидел Кофагуса в черном платье, с тростью, прислоненной к концу носа; он говорил: «Иафет… прекрасный мост… гм… ступайте смело… ваш отец на той стороне, и так далее». Я бросился опять к мосту, который качался на воде. Мне казалось, будто бы он был сделан из бумаги, но я перешел по нему и явился среди толпы, принявшей меня ласково. Тут подошел ко мне какой-то пожилой мужчина, в котором я как будто бы узнал отца и бросился в его объятия; но в это время я проснулся.