Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст - Коллектив авторов Страница 26

Гулаговские чиновники прекрасно осознавали свои действия. По словам М. Элмана, «политика освобождения» непригодного для работы балласта «была мерой сокращения расходов, позволяющей сэкономить на потреблении продуктов питания, на охранниках и другом персонале, и, следовательно, уменьшить дефицит и повысить производительность труда в ГУЛАГе» [Ellman 2002: 1151–1172].

Лагерные начальники часто переводили больных и инвалидов в другие лагеря, чтобы улучшить собственные показатели заболеваемости и смертности. В 1945 году начальник Санитарного отдела лагерей и колоний Хабаровского края, некто Ходаков, обвинял начальство другого лагеря в том, что оно умышленно переводит к ним туберкулезников и других больных заключенных. Он жаловался, что Приморский лагерь «освободился от своего балласта и тем самым улучшил статистические показатели»[111]. Начальник Санитарного отдела Молотовского областного УИТЛК, некая Тома, поясняла, что смертность в ее учреждении была бы ниже, если бы ей разрешили освобождать больных заключенных: «С августа 1944 года мы почти никогда не отпускали людей как неизлечимых… Я думаю, это объясняет <…> высокую смертность, которую мы имеем в настоящее время. У нас был бы более низкий уровень смертности, если бы мы освободили людей немного раньше, чем могли»[112]. Освобожденные же умирали в буквальном смысле. Бывший заключенный, работавший в ГУЛАГе помощником фельдшера, рассказывал, что медперсоналу было приказано готовить умирающего заключенного к освобождению: «Перед exitus мы были обязаны ввести умирающему под кожу инъекцию камфары» [Ирани 2005: 553].

Поскольку ярлык инвалидности навешивался на всех находящихся при смерти, большинство из них умирало вскоре после освобождения. Екатерина Гольц, досрочно освобожденная в 1944 году по состоянию здоровья из лагеря в Коми, вернулась в Москву в дом своего брата. Племянница вспоминала радость освобождения Кати: «Ее лицо светилось, она была невероятно счастлива. Не имея возможности оставаться в Москве, она пробыла с нами всего одну ночь… На следующий день Катя отправилась в дом родственников одной из заключенных, где-то в 100 километрах от Москвы. Через несколько дней она внезапно умерла. Думаю, это был инсульт». Меньше чем через неделю после освобождения Катя потеряла сознание, на что племянница заметила: «Конечно, они выпустили ее из лагеря, чтобы она умерла дома. Таков уж был подлый обычай»[113]. И действительно, «разгрузка балласта» была в ГУЛАГе обычным делом. Как писал Солженицын, «начальство-то ведь хитрозадое, оно тех и актирует, кому подыхать через месяц» [Солженицын 2006: 175].

Ряд исследователей ГУЛАГа – Хлевнюк, Эпплбаум, Эллман, Исупов, Наконечный и другие – выявили тот факт, что ГУЛАГ искусственно поддерживал низкий показатель уровня смертности, освобождая заключенных, находящихся при смерти. Новые данные показывают, что освобождение ради смерти являлось огромной частью внутренней политики ГУЛАГа. По-видимому, только ежеквартально от 10 до 50 % заключенных в сталинских трудовых лагерях и колониях освобождались как неизлечимые. С 1930-х по 1950-е годы примерно 10 % заключенных ежеквартально освобождались как инвалиды, но эта цифра представляется более высокой, если принять во внимание специальные амнистии и освобождение из колоний, где концентрировались наиболее тяжелобольные. Например, в четвертом квартале 1952 года более 90 000 заключенных ГУЛАГа были освобождены в качестве актированных инвалидов, что составило 10 % от всех освобожденных из лагерей и более 56 % от всех освобожденных из колоний[114]. В региональных лагерях или колониях, где ГУЛАГ концентрировал самых ослабленных, уровень освобождения больных и нетрудоспособных выглядит чрезвычайно высоким. В третьем квартале 1952 года около 18 % от почти 600 000 заключенных, содержавшихся в системе областных трудовых колоний (УИТЛК – ОИТК МВД – УМВД), были освобождены как неизлечимые в соответствии со статьей 457 Уголовно-процессуального кодекса, что составило почти две трети от примерно 169 000 заключенных, освобожденных в том же квартале[115]. Это число может быть даже больше, поскольку многие доходяги официально освобождались и по другим причинам, например в связи с окончанием срока отбывания наказания. Сталинский ГУЛАГ систематически «разгружался» за счет освобождения заключенных, труд которых уже нельзя было эксплуатировать по причине плохого здоровья. Лагеря признавали заключенных тяжелобольными, чтобы освободить их ради сокращения расходов и улучшения показателей смертности.

Эксплуатация человека – безжалостная, карательная и все более жестокая – была определяющей чертой сталинского ГУЛАГа. Как только мы начинаем рассматривать ГУЛАГ через призму физической эксплуатации, сразу становится очевидной его преднамеренно смертоносная сущность. В сталинском ГУЛАГе заключенные должны были работать до полного истощения. В то время как нацистские лагеря смерти стремились к полному уничтожению, сталинские трудовые лагеря предназначались для полной физической эксплуатации. Целью ГУЛАГа было не истребление заключенных, а их максимальное использование, и такая трудовая система уже сама по себе носила деструктивный характер. Гулаговская эксплуатация, разрушая здоровье заключенных, произвела миллионы доходяг. Сталинские лидеры скрывали разрушительную направленность ГУЛАГа и поддерживали низкий уровень смертности, освобождая миллионы умирающих заключенных.

В пределах колючей проволоки создавались тюремные рабочие руки, затем ими управляли, а в конце концов выбрасывали как отработанное человеческое сырье. Чтобы полностью выжать из заключенных все производительные силы, ГУЛАГ установил категории физической трудоспособности. Каждый раз, пересматривая трудовые специальности и внося изменения в «Перечень болезней», руководство ГУЛАГ ОГПУ – НКВД – МВД пыталось принудить к тяжелому физическому труду все больше больных заключенных. Эксплуатация их труда со временем только усиливалась, тогда как чиновники скрывали жестокость ГУЛАГа посредством обычных процедур по освобождению недееспособных и хронически больных. Заключенных освобождали только для того, чтобы те скончались вне гулаговской юрисдикции. Даже в конце 1940-х годов, когда война уже перестала служить оправданием, способными к тяжелому физическому труду оказалось явное меньшинство. Не обращая внимания на разрушительный потенциал существующей системы, руководство ГУЛАГ МВД бюрократически поменяло классификации таким образом, что все заключенные оказывались в категории «в основном пригодных» для работы. Но затем система отказалась даже от этого крайне низкого порога и переложила обвинения в физическом упадке на самих заключенных. Система ГУЛАГа полностью истощила и бесчеловечно отбросила своих работников-заключенных, или, как писал Варлам Шаламов, свои «людские отходы, останки, отбросы» [Шаламов 1992: 115]. В этом и заключалась сущность истребительно-трудовых лагерей.

Источники

ГАРФ – Государственный архив Российской Федерации, Москва.

«Мемориал» – архив международного общества «Мемориал».

Войнович 1993 – Войнович В. Н. Москва 2042 // Войнович В. Н. Малое собрание сочинений: В 5 т. Т. 3. М.: Фабула, 1993.

Волков 2000 – Волков О. В. Погружение во тьму: Из пережитого. М.: Советская Россия, 2000.

Герлах, Верт 2011 – Герлах К., Верт Н. Государственное насилие – общество насилия // За рамками тоталитаризма. Сравнительные исследования сталинизма и нацизма / Ред. М. Гейер и Ш. Фицпатрик / Пер. с англ. Л. Е. Сидикова. М.: РОССПЭН; Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2011.

Гинзбург 2008 – Гинзбург Е. Крутой маршрут. М.: Аст, 2008.

Горький 1934 – Беломорско-Балтийский