Филарет – Патриарх Московский - Михаил Васильевич Шелест Страница 26

— Не очень? — он рассмеялся и вспомнив про царицу, обернулся к ней, смотрящей на нас, испачканных чёрной сажей, испуганно. — Слышишь, душа моя?

Царь уткнулся взглядом в болезненное лицо жены и сразу помрачнел.

— Сейчас, душа моя. Девка с рындой принесут ступку, мы ражмелим этот… э-э-э… это… лекарство и тебе станет легче.

Он посмотрел на меня.

— Станет ведь?

— Станет, государь, — согласился я. — По крайней мере новый яд он выведет. Мы то точно не знаем, что они там намешали в эти порошки? И спросить не с кого. Лекарь-то умер! Очень удобно!

Иван Васильевич снова скрипнул зубами.

— Лекари, мать их через коромысло! — пробормотал он и перекрестил лицо. — Прости, Господи!

Принесли каменную ступку — размером с небольшое ведро, пестик и деревянную миску. Я бросил в ступку недоеденные мной с царём угли и раздробил их пестиком до кусочков размером с маленькую таблетку, думая о том, как «оно» будет выходить из организма царицы.

Отложив в миску двадцать кусочков, я растолок их ступкой до порошкообразного состояния, положил в миску ложечку и подал это всё своей тётке, состроив извиняющееся лицо.

— Вот, государыня-матушка, возьми ложкой порох, положи в рот, запей водой и проглоти.

Царица недоверчиво взяла миску. Руки у неё дрожали и мне показалось, что она может рассыпать порошок. Видимо об этом же подумал царь, так как быстро сказал.

— Сам ей дай.

Я шагнул ближе вовремя подхватил выпадающую миску и, набрав маленькой деревянной ложечкой порошка, предложил его царице. Анастасия глянула с нескрываемой тоской и брезгливостью на ложку, перевела взгляд на царя, и сразу приоткрыла рот.

Я же ловко сунул в него ложкой, а девка поднесла кружку с водой. Мысленно стукнув себя по лбу той же ложкой, я спросил, с надеждой, у девки:

— Варёная?

— Кто?

— Дед Пихто. Вода, говорю, варёная?

— Колодезная, как царица любит.

Я отнял от царицыных губ посудину.

— Давать только хорошо варёную воду.

Девка выпучила на меня глаза.

— Зачем это?

Я посмотрел на царя. Тот вздохнул.

— Сам проследи, Фёдор. Им говорить, что воду в супе толочь. Хоть всех под топор, никакого сладу нет.

— Это мы о том вчера и говорили, — не удержался я. — Про умных людей у трона в трудную годину.

Царь снова вздохнули искоса глянул на меня.

— Дочка Мстиславского… А кого ставить к царице?

— Понятно. Умных к умным послали, а их к тебе…

— Чего?

— Да, ладно, — я махнул рукой. — Где тут поварня?

— Показать? — спросил стражник.

— Покажи, — распорядился царь, снова вздыхая.

Взяв с собой кружку, я следом за рындой вышел из мастерской. Он направился вниз по лестнице, но не вышел на крыльцо, а открыл ещё одну дверь и мы спустились ещё на пролёт ниже на «цокольный» этаж.

Тут стояла нормальная «запарильня» большого ресторана, ибо варилось, булькая в десятках котлов, и жарилось, шкворча на десятках сковородках, мяса, рыбы и иной снеди несметное множество. Поварня была огромной. Особо не вникая в процесс, а просто найдя «варёную» воду и набрав её в кружку, мы поднялись обратно, причём были «обласканы вниманием» нескольких хитрого и хмурого вида праздно шатающихся хорошо одетых людишек, один из которых подойдя, что-то спросил моего сопровождающего.

— Дворцовые стряпчие[16], — сказал тот, когда мы поднимались по лестнице.

В мастерской царицы народу прибавилось. Появились двое ребят: один лет десяти, а другой лет четырнадцати, одетые в сафьяновые сапоги, ферязи, накинутые на кафтаны, и низкие шапки с меховой опушкой, и особа «духовного сана» в рясе и скуфье. А рядом с царём стоял мой дядька по отцовской линии Данила Романович.

Увидев такое количество людей и попав под их пристальные взоры, я мысленно вздрогнул, поняв, что моей спокойной жизни наступил конец.

— Вот, Данила Романович, привёз я твоего племянника, — сказал царь, подозвав меня рукой, — Фёдор, Никиты Романовича сын. Зело грамотен, отрок… Да так грамотен, что награждён мной чином боярским, за то, что наладил счёт казне государевой.

По залу прошёл завистливый и удивлённый вздох.

— Отныне он приставлен к сыну нашему — наследнику Ивану, как наставник по грамоте и воинской справе, — сказал Иван Васильевич. — Он и в этом гораздо рьян. Вместе станут у тебя, Данила Романович, эту самую воинскую справу постигать. Понятно?

— Понятно, государь, — склонил голову воевода и царский дворецкий.

— К тому же царице будет служить, как…

Царь задумался и посмотрел на меня. Я пожал плечами.

— Как будет служить, потом решим, — махнул рукой царь. — Все его рекши[17] исполнять безусловно.

Государь погрозил «пажам» кулаком.

— Дозволяю ему сечь вас лично. Где были?

— Царица Настасья Романовна отпускала. Побыть одна хотела, — сказал старший.

— Даже если она вас, стервецов, отпускает, чтобы побыть одна, вы должны за дверьми стоять, а не собак гонять.

— Мы не гоняли, мы до ветру бегали…

— Ну, ты слышишь? — спросил царь меня, разводя руки.

— Слышу и вижу, — сказал я. — Разберёмся.

«Пажи» зыркнули на меня исподлобья и многообещающе.

— Зыркалки спрячьте, — тихо сказал я, подходя ближе.

— Посмотрим ещё, кто кого, — сквозь зубы прошептал, улыбаясь, старший и получил от меня незаметный и не очень сильный, но очень болезненный удар носком сапога в болевую точку на ноге.

— Сафьяновые сапоги совсем не защищают ноги от ударов, — подумал я.

«Паж» зашипел, но продолжил стоять и улыбаться. Я снова повернулся к царю.

— Вы, монаше, тоже лучше бы молились о здоровье царицы, чем пробовали наливки в нашем винном погребе.

— Как можно, великий государь? Денно и ношно… Токма о здравии и молимся…

Царь отмахнулся и сказал, глядя на меня:

— Не ждали сегодня, вот и поймались. А у меня лошадки больно хорошие сегодня подобрались. Вот и летели, как ветер. Даже вас перегнали.

Царь на время воодушевился, но, не увидев в моём лице ничего кроме напряжения, сказал:

— Пошли на мою половину. Обсудим дела наши грешные. Пусть царица отдыхает. Я зайду к тебе, душа моя, — обратился царь к царице.

Я тоже посмотрел на неё и на наследника, который на меня смотрел пристально, изучающе. Подмигнув ему и улыбнувшись, я по-пацански дёрнул плечами и скорчил смешную рожицу, насупив правую и подняв левую брови. Наверное, у меня получилось, потому что улыбнулся не только Иван, но и царица.

Мужская половина в этом дворце была действительно другой половиной. Мы прошли по переходу, расположенному на уровне второго этажа, и попали в такой же, как у царицы крестообразный коридор, разделяющий этаж на «палаты».

Царские представляли собой анфиладу комнат. Первый зал был приёмный покоем, второй — рабочим, третий — спальным, четвёртым, как я потом узнал — «крестильным»,