Мартин Стивен - Совесть короля Страница 28

— Сэр Томас! Как я рад снова видеть вас! — воскликнул Грэшем, заметив, как по узкой лестнице карабкается на первый ярус Овербери.

Услышав свое имя, тот вздрогнул и обернулся. Сэр Генри с удовольствием отметил про себя, что лицо Овербери украшено синяками — этакая мозаика черных и синих кровоподтеков вокруг носа и рта, переходившая во внушительную гематому под глазом. Овербери презрительно скривил губы.

— Ублюдок и его шлюха! — бросил он Грэшему и, в надежде спровоцировать драку, схватился за рукоятку шпаги.

Начинается, подумала про себя Джейн, и у нее похолодело внутри. Ненависть. Злоба. Мужчины, сошедшиеся в поединке. В деревне, где она выросла, отношения были предсказуемы, сколь бы ужасными они ни казались. Там всему было свое время и свое место. Здесь же, в мире, в котором из деревенской девушки она превратилась в придворную даму, ненависть можно было нередко прочесть во взоре тех, кто стоял рядом, преклонив колени во время причастия. Вот и сейчас злоба вспыхнула с новой силой. И где? В театре!

— В чем дело, сэр Томас? — воскликнул Грэшем. — Вам нет ровно никакой необходимости говорить о себе такими словами. Нам всем известно, что вы не получили достойного воспитания и что матушка ваша была обыкновенной шлюхой. Но те из нас, кто частенько бывает в обществе, знают: тот, кто кичится своим благородством, как правило, худший из лгунов.

Сэр Томас наполовину обнажил шпагу, однако нечто в лице Грэшема и сопровождавших его слуг заставило его передумать.

— Вы мне еще за это заплатите, — произнес он, смерив обидчика взглядом, полным презрения и злобы. — Но только не здесь и не сейчас, а позже и в другом месте.

С этими словами Овербери повернулся и вместе со своим слугой принялся расталкивать запрудивший лестницу народ, чтобы сойти вниз.

Грэшем и Джейн заняли свои места, слуги сели перед ними. Надо сказать, что сэр Генри следил не только за спектаклем, но и за публикой в зале. Многие, особенно молодежь, приходили сюда не из любви к театру, а чтобы продемонстрировать миру в первую очередь себя любимых — мол, полюбуйтесь, какие мы красивые, какие модные! А чего стоили их наряды! Корсеты затянуты так туго, что в платьях невозможно согнуться, огромные воротники больно сдавливают шею, шляпы скорее напоминают церковные шпили, видные за несколько миль. Закованные в броню из крахмала и кружев, модницы посматривали на простой люд свысока. Если же требовалось повернуть голову, то ради этого приходилось разворачиваться всем корпусом. Подмастерья заполонили собой амфитеатр — шумное, крикливое сборище горлопанов и драчунов, любителей поизмываться над бедными школярами, заплатившими за свои места дважды — сначала звонкой монетой, а затем хорошей поркой, которую они получат за то, что прогуляли занятия.

Первый ярус, что было довольно необычно, оказался забит битком, за исключением островка свободных мест, оплаченных деньгами Грэшема. Сам он пребывал в наилучшем своем настроении, которое была бессильна испортить даже короткая словесная перепалка с Овербери. А вот Джейн расстроилась, это было заметно с первого взгляда. Правда, сейчас она тоже слегка взбодрилась — с любопытством оглядывалась по сторонам, кивала знакомым. Как обычно перед началом спектакля, ей тоже передалось волнение зрителей. Впрочем, неудивительно: собранные в ограниченном пространстве зала, люди буквально подпитывали друг друга энергией.

Наконец раздались режущие слух звуки труб — актеры назвали их фанфарами, Грэшем — богопротивным шумом. Однако, как их ни называй, они давно уже стали традицией.

Зрители называли пьесу «Беатриче и Бенедикт», по именам главных героев. Двое без ума любили друг друга, однако вечно ссорились и выясняли отношения, который год подряд приводя публику в жуткий восторг своими язвительными репликами. Это была одна из пьес, принесших Шекспиру заслуженную славу, — ее любили и придворные дамы в шуршащих щелком нарядах, и подмастерья, сидевшие на грубых скамьях. Актеры же называли ее «Много шума из ничего».

Действие началось. На сцене появился герцог — внушительная фигура в роскошном одеянии. Он повел разговор с двумя девушками. Мальчишки, исполнявшие роли девушек, были на редкость убедительны.

— Я узнала из этого письма, что дон ПедроАрагонский приезжает нынешним вечером в Мессину…— Сколько людей вы потеряли в этой стычке?

На первом ярусе обычно собиралась почтенная публика. Были и другие, более укромные ложи и на других ярусах, однако первый — самый престижный и дорогой. Грэшем уже увлекся действием. На такое чудо способен только театр: две-три реплики из уст загримированного лицедея — и тысячи человеческих душ моментально переносятся в заморские страны и искренне верят, что именно там оказываются и их тела. Однако иная, бодрствующая, часть его «я» отметила, что сегодня среди почтенной публики первого яруса присутствует значительное число крепких, мускулистых мужчин. Интересно, кто еще из благородных зрителей захватил с собой на спектакль слуг? — задался вопросом Грэшем, однако оборачиваться не стал.

— Прошу вас, вернулся ли сеньор Монтано с войны или нет?— Он показал себя в них отличным солдатом, миледи.— Обычно он проводит время в обществе благородного Клаудио.— Я буду вашим другом, миледи.

По зрительному залу прокатился шумок. Обычно шум в зале во время спектакля стихал сам по себе, как только кончались орехи. Те, кто продавал свой товар или тела зрителям в амфитеатре, забывали о своем ремесле и начинали следить за тем, что происходило на сцене. В иные моменты зал гудел, как разбуженный улей, — тогда актеры цеплялись за каждое слово и за собственные жизни. Судя по всему, сегодня был именно такой день.

— Добрый сеньор Леонато, вы пришли сюда,ибо вам не терпится попасть в неприятности?— Удивительно, что вы все еще говорите, сеньор Бенедикт.Никто не отозвался о вас как о…

И тут произошло нечто удивительное. Три красивые, чистые, янтарного цвета струи, описав дугу с верхней галереи, с негромким журчанием полились на сидящих внизу. Решив, что, несмотря на солнечный день, пошел дождь, мужчины и женщины, открыв рты, подняли головы, и жидкость пролилась им на лица и губы.

Это была моча. Обычная человеческая моча. Можно ли представить более унизительное оскорбление для жертв этой возмутительной выходки? Встав на краешке верхней галереи, три невоспитанных мужлана поливали сидящих внизу мочой.