Понсон дю Террайль - Смерть дикаря Страница 28

Он был уверен, что Рокамболю и в голову не придет искать Фипар в таком отдаленном квартале.

Вантюр переговорил в нескольких словах с «прекрасной» вдовой и, заручившись ее желанием и полною готовностью свидетельствовать перед судом против Рокамболя, вернулся домой.

Герцог де Шато-Мальи был дома и смотрел на конюшне, как чистят лошадей.

Когда Вантюр вошел на конюшню, то герцог сообщил ему, что он нанял уже в его отсутствие конюха.

— Он придет сегодня вечером. Бедняга показался мне таким несчастным…

— Ваше сиятельство — хозяин здесь, — ответил почтительно Вантюр.

Герцог знал, что Вантюр не ночевал дома, и ему ужасно захотелось расспросить его, поэтому он перешел в стойло, где стояла его любимая лошадь Ибрагим. Вантюр последовал за ним.

— Ну что? — спросил его герцог.

— Все идет хорошо, — ответил Вантюр. — Я собрал все справки о ваших врагах и о вашем сопернике.

Герцог вздрогнул.

— Ваше сиятельство, — продолжал Вантюр, — вы обещали мне иметь ко мне доверие, а потому я прошу вас не выспрашивать меня больше.

— Хорошо, — герцог кивнул головой.

— Вы, вероятно, наняли англичанина?

— Да, кажется, вот он сам.

И при этом герцог указал на нового конюха, который в эту минуту входил на конюшню. Ему на вид, казалось, было не больше тридцати лет. Волосы его были ярко-рыжего цвета, а лицо красное, как кирпич.

Читатель, конечно, догадался уже, что это был Рокамболь, так хорошо замаскированный, что Вантюр взглянул на него совершенно равнодушно.

Справедливость требует сказать, что если Рокамболь изменил свою наружность с головы до ног и нимало не походил ни на виконта де Камбольха, ни на маркиза дона Иниго де Лос-Монтеса, то и Вантюр не уступил ему в этом случае. Он выстриг волосы, сбрил свои черные с проседью бакенбарды и наклеил вместо них рыжие. Напудренный парик закрывал половину его лба, а лицо алело, как у натурального Джона Буля. Благодаря стянутому донельзя корсету толщина его не была заметна, а чудесная голубая ливрея на серизовой подкладке, ниспадавшая до пят, окончательно уничтожила всякий признак его естественной наружности. Вантюр не узнал Рокамболя и сделал ему испытание, приказав вычистить одну из лошадей.

Рокамболь, преобразившийся теперь в Джона, доказал с полным успехом свое знание новой обязанности.

— Этот парень знает свое дело, — заметил Вантюр, отходя с герцогом в сторону, — и ему можно вполне доверить лошадей.

— Надул англичанина! — прошептал в это время Рокамболь, и, продолжая чистить лошадей, он посмотрел на Вантюра, шедшего сзади герцога… но вдруг он вздрогнул…

— Странно! — прошептал он. — Не пробовал ли этот британский кучер французской каторги? Правая его нога, кажется, немного волочится, точно как у беглого каторжника!..

Читатель, вероятно, помнит еще, как сэр Вильямс спросил Рокамболя:

«Знаешь ли ты, что такое карбункул?»

— К чему ты это спрашиваешь? — ответил вопросом Рокамболь.

«Вот к чему, — написал наставник, — возьми булавку и отправляйся завтра в Монфокон, где ты наверняка найдешь на живодерне лошадь, издохшую от карбункула».

— Как же я могу узнать ее?

«Живодеры сдирают шкуру со всех лошадей, за исключением тех, которые пали от карбункула, а потому если ты увидишь лошадь, не тронутую ими, то, значит, можно рискнуть».

— Чем?

«Осмотри хорошенько свои руки, нет ли на них какой-нибудь царапины, а потом воткни булавку на несколько секунд в тело падали, затем положи булавку в коробочку».

— Гм! Я, кажется, начинаю понимать, — проговорил Рокамболь.

«Ровно ничего не понимаешь!»

— Что же я должен делать с булавкой? «Ступай с ней к Шато-Мальи».

— Уж не придумал ли ты, чтобы я уколол его этой булавкой?

Сэр Вильямс пожал плечами и написал: «Пробудь у герцога с час, и ты успеешь выведать, которая его любимая лошадь. Когда узнаешь это, тогда вынь из коробочки булавку и уколи ею лошадь в живот».

— Зачем же лошадь? «Потому что так нужно…»

— Хорошо, так как я уже почти начинаю привыкать действовать по твоему приказанию, как какой-нибудь автомат. Но я прощу тебе это все, когда женюсь на Концепчьоне.

«Если только я не умру, ты непременно женишься на ней».

— Тебе больше нечего сказать мне?

Сэр Вильяме утвердительно кивнул головой. Рокамболь взглянул на часы.

— Знаешь ли, — сказал он, — мне кажется, что отправляться в Монфокон средь бела дня не совсем безопасно… Не лучше ли идти вечером, часов в десять?

«Как хочешь».

Мнимый маркиз де Шамери отправился на Сюренскую улицу, взял здесь большую медную булавку, коробочку и, переодевшись в лакейскую ливрею, нанял извозчичий кабриолет и поехал в Монфокон.

Приехав в Монфокон, Рокамболь отыскал лошадь, околевшую от карбункула, и, воткнув в нее булавку, подержал несколько времени в трупе, а потом вынул и спрятал в коробочку.

Исполнив таким образом приказание сэра Вильямса, он доехал до площади Согласия, расплатился с извозчиком и, пройдя по бульвару Инвалидов, добрался до отеля Салландрера, не приметив того, что невдалеке от него стоял тряпичник, который был не кто иной, как Вантюр.

Пробыв несколько времени у Концепчьоны, Рокамболь поцеловал ее в лоб и ушел в сопровождении негра.

Переступая через садовую калитку, он споткнулся о тряпичника, лежавшего в канавке около калитки.

— Пьянчуга! — проговорил маркиз, переодетый в лакея.

Читатель, конечно, догадывается, что Рокамболь вошел в свою холостяцкую квартиру через ворота, противоположные тем, где стоял его экипаж, и что это-то обстоятельство несколько сбило с толку Вантюра.

Пробыв один час в мезонине своей квартиры, Рокамболь переоделся в свое обыкновенное платье и уехал в свой отель.

— Только один Вантюр беспокоит меня, — думал он, — а все остальное идет как по маслу.

А между тем он не подозревал, что этот самый Вантюр следил за ним шаг за шагом и только благодаря двойному выходу в доме на Сюренской улице сбился с дороги и не последовал за ним в его отель.

Когда Рокамболь проехал площадь Людовика VI и мост, внимание его было привлечено обстоятельством, которое, по-видимому, было ничтожно, но имело для него существенную важность.

Ночь была туманная, холодная и мрачная. На набережной царствовали пустота и безмолвие, но вдруг Рокамболю послышались отчаянные крики и смутный гул голосов, исходящих, казалось, из середины Сены. Он тотчас же приказал кучеру остановиться и стал внимательно прислушиваться.

Крик «помогите!» пробудил в нем много воспоминаний о его собственной жизни, начиная со смерти Гиньона в Буживале и кончая собственным его, Рокамболя, приключением на волнах Марны, куда его выбросили в мешке из окна.