Трафальгарский ветер - Форестер Сесил Скотт Страница 28

— Миссис Догерти, — позвал он. — Не могли бы вы принести мне горячей воды?

— Через пять минут, господин капитан, — откликнулась хозяйка.

Немного поразмыслив, Хорнблоуэр решил не особенно пенять на дыру в потолке. Вчера вечером миссис Догерти отнеслась к нему с заботой, поэтому он решил ограничиться простым замечанием и не поднимать скандала. Можно было, конечно, съехать отсюда и подобрать что-нибудь получше, но тогда и платить придется дороже, а ведь неизвестно, сколько времени ему еще придется провести в Лондоне.

— Доброе утро, сэр. Вот вам горячая вода, — объявила хозяйка, бочком протискиваясь в дверь с кувшином в руках.

— Доброе утро, миссис Догерти. Благодарю вас. К сожалению, сегодня ночью на меня лилась холодная вода. Будь она теплой, я бы наверное до сих пор спал.

Хозяйке хватило одного взгляда на потолок и промокшую постель, чтобы оценить размеры катастрофы. Хорнблоуэра немного удивила ее реакция. Он ожидал хотя бы извинений и не был готов к потоку проклятий и угроз в адрес неизвестного ему Бинки, которыми она разразилась. Ее и без того красное лицо сделалось угрожающе-багровым, глаза метали молнии, она потрясала кулаками, не умолкая ни на секунду и призывая на голову Бинки самые страшные кары, от членовредительства до повешения.

— Проклятый пьяница! Скотина!.. Негодяй… Прошло несколько минут, прежде чем достойная женщина немного успокоилась и смогла объяснить капитану нормальным языком, что виновником всех неприятностей был местный кровельщик Бинки, который только на прошлой неделе чинил ей крышу, взял за работу шиллинг и бутылку джина и клялся всеми святыми, что крыша не потечет до Страшного Суда.

— А я — бедная одинокая вдова, сэр, — продолжала причитать хозяйка, — и не могу сама лазить по крышам и проверять, что он там мне понаделал. И сынка не пошлешь, — он у меня плохо соображает, хотя душа-то у него добрая…

Разъяренная миссис Догерти не очень походила на бедную беззащитную вдову, так что Хорнблоуэр не завидовал бессовестному Бинки, когда тому придется держать ответ. Бурный темперамент хозяйки произвел на него такое впечатление, что он мысленно поздравил себя с решением не поднимать скандала, а то, чего доброго, и ему могло достаться. Миссис Догерти, тем временем, собрала постельное белье и унесла его вниз, пообещав чуть позже прислать сына и передвинуть тяжелую кровать в безопасное место.

— А этого подлеца Бинки, — заявила она на прощание, — я заставлю сегодня же переконопатить всю крышу, и пусть он не надеется, что получит от меня хоть глоток!

Пока Хорнблоуэр умывался и приводил себя в порядок, за окном заметно посветлело. Он выглянул в окно и с удовлетворением отметил, что дождь прекратился. На улице по-прежнему было пасмурно, но среди облаков можно было разглядеть редкие голубые просветы чистого неба. За дверью послышались тяжелые шаги и стук. Капитан открыл дверь и впустил сына миссис Догерти. Тот принес почищенный и отглаженный мундир и глупо оскалился, когда Хорнблоуэр сунул ему полпенса за труды. Затем он подошел к массивной кровати и без малейшего напряжения передвинул ее в противоположный угол, вызвав невольное восхищение капитана, так как кроватка-то весила, пожалуй, ничуть не меньше полевого орудия среднего калибра. Такого парня в орудийную прислугу — цены бы ему не было. Жаль только умом слабоват.

Покончив с передвижением мебели, сын миссис Догерти убрался восвояси, а Хорнблоуэр приступил, наконец, к бритью — самому ненавистному для него занятию в жизни. Не то чтобы флотские уставы запрещали отпускать бороду — в Королевском Флоте служило немало капитанов-бородачей, — просто у него не было другого выхода. Однажды, еще в бытность свою лейтенантом, Горацио попробовал последовать примеру одного из сослуживцев, неизменно отпускавшего роскошную бороду в каждом более или менее продолжительном плавании. Результат оказался настолько плачевен, что Хорнблоуэр раз и навсегда зарекся от подобных экспериментов. Выросшая у него за пару недель бороденка была рыжеватой, редкой и более того — напоминала козлиную. Услышав как-то за спиной смешки матросов, он решительно сбрил чахлую поросль и с тех пор предпочитал ежедневные мучения перед зеркалом, усугублявшиеся к тому же девичьей нежностью его кожи.

В это утро Горацио ухитрился порезаться лишь однажды, да и то чуть-чуть. Настроение у капитана заметно поднялось, и в гостиную он спустился в значительно лучшем расположении духа, нежели при пробуждении. Словно желая искупить свою вину, хозяйка приготовила чудесный завтрак: тосты, яичницу с беконом, ароматное свежее масло и клубничный джем. Завершала все это великолепие огромная чашка дымящегося кофе. Если учесть, что в прошлый раз Хорнблоуэру подали подсохший сыр, черствый хлеб и какую-то бурду неопределенного цвета и вкуса, сегодняшний завтрак можно было смело назвать «лукулловым пиршеством» [9]. «Впрочем, — мелькнуло в голове Хорнблоуэра, — завтрак, скорее всего, просто стал защитной реакцией миссис Догерти на угрызения ее cовести за испорченный сон постояльца». Как бы то ни было, после трапезы капитан полностью простил в душе негодника Бинки и даже дал себе мысленное обещание сунуть тому пару пенсов на выпивку, если, конечно, когда-нибудь доведется встретиться с ним.

Испустив вздох глубокого удовлетворения, Горацио блаженно откинулся на спинку кресла, и в этот момент с улицы донесся стук колес подъезжающего экипажа. Спустя минуту дверь гостиницы распахнулась, и на пороге показался, к вящему удивлению капитана, м-р Барроу, Второй Секретарь Адмиралтейства, собственной персоной. Одет он был, по обыкновению, в меру консервативно, но в полном соответствии с модой. Если у м-ра Барроу имелись какие-либо мысли относительно убожества выбранного капитаном пристанища, они никак не отразились на его холеном, чисто выбритом, бесстрастном лице. Он коротко поклонился и сразу же перешел к делу.

— Доброе утро, капитан. Рад видеть, что вы уже закончили завтрак.

— Доброе утро, сэр. Я полностью к вашим услугам.

— Ну вот и отлично, — усмехнулся Барроу. — Как вы смотрите на небольшую прогулку по сельской местности?

— По сельской местности? — осторожно переспросил капитан.

— Совершенно верно. Мы навестим одного человека, который может оказаться крайне полезным в предстоящем всем нам деле.

— И кто же это? — заинтересованно спросил Хорнблоуэр.

— Его зовут граф Миранда. Между прочим, весьма прелюбопытный субъект, — ответил Барроу. — Но я не буду сейчас утомлять вас подробностями, м-р Хорнблоуэр, очень скоро вы сами все увидите и услышите. Пусть граф Миранда станет для вас маленьким сюрпризом. Если вы готовы, карета ждет…

Капитан на минуту поднялся наверх в свою комнату, чтобы прихватить кое-какие мелочи, и вскоре они уже ехали по лондонским улицам в удивительно просторном и удобном экипаже, путешествие в котором, по сравнению с почтовой каретой, представлялось верхом комфорта. Мягкие сиденья, обитые кожей, бесшумно закрывающиеся дверцы с большими окошками, колеса на мощных рессорах — все это производило впечатление не обычной дорожной кареты, а самого настоящего дома на колесах.

— Эта карета принадлежит м-ру Марсдену, — сообщил Барроу в ответ на невысказанный интерес в глазах Хорнблоуэра. — Он заплатил за нее две тысячи гиней.

Горацио воспринял информацию молча, но подумал, что для чиновника у м-ра Марсдена слишком широкие замашки. Впрочем, он тут же устыдился своих мыслей. В конце концов, кто он такой, чтобы судить незнакомого, в сущности, человека? Что он знает о Марсдене, кроме общеизвестных фактов? Может, он обладает огромным состоянием, а служит исключительно из патриотических соображений.

— Нет, у м-ра Марсдена не имеется золотых приисков, — продолжал Барроу, с удивительной прозорливостью угадав ход мыслей своего собеседника. — Он живет только на жалование и крошечную ренту. Карета лишь формально является его собственностью. Она куплена на деньги из специального фонда Адмиралтейства и предназначена, помимо придания должной значительности персоне Первого Секретаря, как раз для таких поездок, как сегодня у нас с вами.