Бернард Корнуэлл - Хроники Артура Страница 29

— Мы можем сделать Думнонию страной, где каждый служит своему народу. — Артур облокотился о высокую крепостную стену. — Не в наших силах сделать людей счастливыми, не можем мы даровать им богатый урожай, но я знаю, что мы можем защитить их. А если человек уверен в том, что его дети вырастут в безопасности, не станут рабами, а жена и дочь не будут изнасилованы, он скорее будет счастлив, чем тот, кто живет под вечной угрозой войны и смерти. Ты согласен?

— Да, лорд, — сказал я.

Артур потер руку о руку, согреваясь. Он был в перчатках, а мои обернутые тряпками руки с трудом удерживали копье. Позади нас в пиршественном зале раздался взрыв грубого мужского хохота. Еда на пиру, как всегда зимой, была скудной, но зато вина и меда хватало всем с избытком. Артур, как и я, был совершенно трезв. Он вглядывался в густеющие на западе облака, а я разглядывал его профиль. Лунные тени четко обрисовывали лицо Артура и делали его еще более жестким, чем обычно.

— Я ненавижу войну, — неожиданно сказал Артур.

— Ты? — поразился я, ведь тогда я был еще слишком молод и не успел насладиться азартом битвы.

— Конечно! — Он улыбнулся. — Да, мне сопутствует удача, и я умею воевать, как и ты когда-нибудь научишься, но мы должны пользоваться этим осторожно и с мудростью. Знаешь, что случилось прошлым летом в Гвенте?

— Ты ранил Горфиддида, — кивнул я. — Отрубил ему руку.

— Да, это сделал я, — словно бы удивляясь, произнес Артур. — В такой холмистой стране, как Гвент, мои крупные лошади бесполезны и уж совсем становятся помехой в лесистых местах, поэтому я отвел их на север в равнинные земли Повиса. Горфиддид штурмовал крепостные стены Тевдрика, поэтому я принялся жечь его зернохранилища, стога сена на полях, дома и деревни на равнинах. Мы жгли, мы убивали. Но делалось это не ради кровавой наживы. Мы должны были вынудить Горфиддида уйти от стен Тевдрика и повернуть свои отряды на равнинные земли, где мои лошади могли сокрушить его. Мы напали на него на рассвете. Он бился хорошо, но проиграл, выпустил победу из рук, лишился ее, как своей левой руки. После этого убивать уже не было нужды. И кровь перестала литься. Мы добились своей цели, Дерфель, убедили Повис, что для них лучше быть в мире с Думнонией, чем воевать с ней. И теперь там наступит мир.

— Наступит? — с сомнением спросил я.

Большинство из наших считало, что с весенней оттепелью надо ожидать нападения озлобленного и жаждущего мести короля Горфиддида из Повиса.

— Сын Горфиддида — человек разумный, — сказал Артур. — Его зовут Кунеглас. Он хочет мира, а мы должны дать ему время убедить отца в том, что он потеряет больше, чем руку, если пойдет на нас войной. А как только Горфиддид поймет, что мир лучше войны, он созовет совет, и мы все отправимся туда. В конце концов, Дерфель, я женюсь на дочери Горфиддида Кайнвин. — Он бросил на меня быстрый и какой-то смущенный взгляд. — Серен, зовут они ее, звезда! Звезда Повиса. Говорят, она очень красивая.

Я уловил радость в его голосе, и это почему-то кольнуло меня.

— Надеюсь, она и впрямь так красива, — продолжал Артур. — Но хороша она или нет, я женюсь на ней, и мы восстановим мир в Силурии. Тогда саксам придется столкнуться с единой Британией. Повис, Гвент, Думнония и Силурия, живущие в мире и стоящие вместе против одного врага.

Я засмеялся, но не над ним, а от удовольствия слышать столь приятные предсказания.

— Но откуда ты знаешь, что все получится? — спросил я.

— Сам Кунеглас предложил мир. Но, Дерфель, пока никому ни слова. Даже отец его, король Горфиддид, еще ничего не знает. Пусть это будет наша с тобой тайна.

— Да, лорд, — сказал я, чувствуя себя превознесенным до небес тем, что мне доверили такой важный секрет.

Впрочем, Артур неспроста посвятил меня в свою тайну. Он всегда умел привлекать людей, завораживать их своей открытостью. Особенно это ему удавалось с людьми молодыми, восторженными.

— Ну какой толк в том, что мы деремся друг с другом? — обратился ко мне Артур. — Наша цель — передать Мордреду богатое мирное королевство. А для этого оно должно быть настоящим королевством, крепким и единым. — Теперь он смотрел на меня пристально и говорил серьезно и проникновенно глубоким, мягким голосом. — Мир не наступит, если мы сами будем нарушать свои договоры. А позволение людям Кернова добывать из рудников наше олово было неплохим договором. Я не сомневаюсь, что они обманывали нас. Всякий старается хитрить, когда приходится отдавать свои деньги королю. Но разве это причина, чтобы убивать этих людей, их детей и котят тех детей? Если мы не покончим с этим делом сейчас, Дерфель, следующей весной вместо мира получим войну. Король Марк нападет непременно. Он не выиграет битву но гордость его насытится нашими убитыми крестьянами, а нам придется послать военный отряд в Кернов. И хотя в этой стране трудно воевать, очень трудно, мы в конце концов победим, но какой ценой? Три сотни мертвых крестьян? Стада убитых коров? А если Горфиддид увидит, что мы ведем войну на наших западных границах, у него возникнет соблазн извлечь из этого выгоду и напасть с севера. Мы можем достигнуть мира, Дерфель, только показав свою силу. Если же мы будем слабыми и разрозненными, наши враги ястребами слетятся на поживу. А кто знает, сколько саксов придет к нашим границам завтра, в будущем году? Можем ли мы рисковать нашими людьми только для того, чтобы убить нескольких крестьян в Кернове?

— Лорд, — начал я, готовый уже выложить всю правду о торфянике, когда Артур оборвал меня.

Из зала доносилась распеваемая в десятки глоток военная песня Бели Мавра, раздавался глухой стук ног о земляной пол, долетали призывы затеять великое убийство, устроить настоящую бойню в Кернове.

— Ты не должен говорить ни слова о том, что произошло на торфянике, — предупредил меня Артур. — Клятва священна, даже если сами боги ужасаются скрытыми ею деяниями. Давай просто согласимся, Дерфель, что маленькая девочка, приведенная Тристаном, говорила правду. Ты понимаешь, что это означает.

Я вглядывался в стылую ночь.

— Война с Керновом, — проговорил я мрачно.

— Нет, — возразил Артур. — Это означает, что завтра утром, когда Тристан вернется, он должен бросить вызов тому, кого обвиняет. Только так выясняется правда. Как считают люди, в таких поединках боги всегда благосклонны к тем, кто прав.

Я знал, о чем он говорит, и с сомнением покачал головой.

— Тристан не станет вызывать Овейна, — сказал я.

— Надеюсь, у него хватит на это ума, — согласился Артур. — Даже богам будет трудно заставить меч Овейна покориться Тристану. И если мы хотим мира, если нам дорого все то хорошее, что сулит мир, кто-то другой должен стать защитником чести Тристана. Разве это не справедливо?

Я посмотрел на Артура, испугавшись, что он угадал мои мысли.

— Ты? — наконец решился я.

Он пожал плечами.

— Не уверен, что это сделает кто-то другой, — тихо произнес Артур. — Но мне, Дерфель, нужна и твоя помощь.

— Все, что пожелаешь, лорд, — воскликнул я. — Все...

В этот момент я готов был ради него сразиться с самим Овейном.

— Человек, бросающий смертельный вызов, — осторожно начал Артур, — должен знать, что его дело правое. Может быть, ирландские Черные Щиты действительно просочились, никем не замеченные? Или все-таки боги ведают, что дело, за которое я буду завтра драться, чистое и честное? Что скажешь, Дерфель?

Он говорил так спокойно и равнодушно, будто спрашивал о погоде. Подавленный, отчаянно желая, чтобы он избежал завтрашнего столкновения с лучшим бойцом Думнонии, я молчал.

— Ну? — поторопил он меня.

— Боги... — пролепетал я и осекся.

Трудно было свидетельствовать против Овейна. Ведь он был добр ко мне. Я, конечно, поостерегся бы назвать гиганта честным человеком, но разве много честных людей я встречал за свою жизнь? Их можно было пересчитать по пальцам. Я любил Овейна, несмотря на его гадкий поступок. И все же стоявшего передо мной человека высокой чести я любил гораздо сильней. Долгие несколько минут я размышлял, можно ли считать мои слова нарушением клятвы, и решился.

— Боги поддержат тебя, лорд, — выпалил я наконец.

Он печально улыбнулся.

— Спасибо, Дерфель.

— Но почему?.. — начал я.

Он вздохнул и посмотрел вдаль, на облитую холодным лунным светом землю.

— Когда Утер умер, — проговорил он через некоторое время, — в землях наших начался хаос. Это обычно случается со страной без короля, а у нас сейчас, по существу, нет короля. Мордред еще ребенок, и потому, пока он не вырастет, кто-то должен властвовать. И не два, не три человека, не десять, а один. Мне бы этого не хотелось. Всем сердцем, поверь мне, я желал бы оставить все как есть и остаться лучшим другом Овейна, но это невозможно. Власть нужно сохранить для Мордреда и передать ее чистой и справедливой. Свары и перебранки между теми, кто рвется к королевской власти, только ослабляют ее. При короле-младенце должен быть один человек, обладающий королевской властью и готовый уступить ее законному королю, когда тот станет взрослым. И это долг солдата. А помнишь, что делает настоящий солдат? Он дерется за тех, кто слишком слаб, чтобы отстоять себя. — Он улыбнулся. — И еще. Солдат всегда берет то, что отвоюет. Завтра я кое-что отберу у Овейна. Его честь. — Он пожал плечами. — Я буду драться за Мордреда и ту маленькую девочку. А ты, Дерфель, — Артур ткнул меня в грудь кулаком, — найдешь ей котенка. — Он потопал ногами, чтобы согреться, потом снова устремил взгляд на запад. — Как ты думаешь, эти тучи несут дождь или снег?