М. Маллоу - Пять баксов для доктора Брауна. Книга 6 Страница 29

И мсье Паркур негромко кашлянул в кулак.

— Она так любила кофе! — вздохнул Саммерс.

— Ну что ж, — скромно ответствовал его собеседник, — я тоже его люблю. Люди, как правило, ничего не понимают в кофе.

— Особенно проводники поездов? — улыбнулся Джейк.

— В особенности они.

— Может, тогда выпьем кофе?

С этими словами Саммерс открыл свой саквояж. На свет появились: небольшая кофейная мельница, фарфоровая банка с зернами и — да-да, постаревший почти на двадцать лет, но тем не менее отлично сохранившийся кофейный аппарат Нейпира.

— Вы сохранили его! — воскликнул мсье Паркур. — Вот это мило! Ну-с, дайте мне несколько минут и, ручаюсь, такого кофе вы не пили никогда.

— Скорее, очень давно.

— Молодой человек, если я говорю «никогда», — в голосе Паркура послышалось раздражение, — я имею в виду именно это слово. И ничего больше!

Джейк обернулся к Найтли.

— Не знал, профессор, что вы знакомы.

— Не было случая упомянуть, — развел руками тот. — А, я в свою очередь, не знал, что и вы знакомы!

— Случайное знакомство, — улыбнулся Фокс, — я даже не успел тогда узнать имени молодого человека!

— Между прочим, — заметил Джейк, — помните, вы просили скрестить за вас пальцы?

— Это в Нью-Бедфорде? Ну, конечно, помню. Вы, видимо, очень хорошо скрестили тогда пальцы, несмотря на то, что обиделись.

— Обиделся? Я? Да ничего подобного!

— Ну, полно, полно, — Фокс махнул перчаткой. — А что же ваш друг, ваш второй компонент формулы счастья? Неужели потеряли? Почему вы не отвечаете?

Саммерс, уставившийся было в землю, поднял голову.

— Нет, — ответил он. — Не потерял.

— Однако же в вашем голосе мне слышится неуверенность.

— Это длинная история, — отозвался Джейк. — Ведь прошло столько времени. Может быть, начнем с вас? Признаться, до сих пор не могу прийти в себя от изумления. Мы дружны с профессором уже больше десяти лет и за это время я о вас ни разу не слышал!

— Ну, Джейк вы же знаете, какие у меня широкие знакомства, — виновато пробормотал профессор. — Говоря честно, ему долгое время пришлось скрываться. Алекс, я вас в жизни не прощу.

— Учитель! — вскричал тот. — Когда же вы перестанете терзать меня упреками!

— Семнадцать лет не подавать о себе вестей! — возмущался Найтли. — Если бы не наша случайная встреча в Брюсселе… И вы хотите, чтобы я просто взял и все забыл?

— Не сердитесь, дорогой профессор, — голос авантюриста звучал виновато, — мне нечего сказать в свое оправдание, но, право же, не сердитесь! Я всего лишь не хотел оставить о себе плохие воспоминания.

— Воспоминания, — проворчал профессор. — На что они мне сдались? Знаете, Джейк, что он сделал? Мой лучший ученик, между прочим.

Саммерс рассмеялся.

— Нетрудно предположить, что полученные знания ваш ученик превратил в некоторое количество наличных. Алекс (вы позволите называть вас так? Отлично!) что это было?

— Всего лишь краска, Джейк, всего лишь краска. Формулу этой краски дал мне наш дорогой профессор. Полагаю, вы могли ее видеть.

— Так это она была в вашем блокноте!

— Мой carnet! — вскричал Фокс. — Как я сожалел, что не мог забрать его! Пусть даже в таком виде, как… Куда вы его дели?

— Поздравляю вас, — проговорил Саммерс. — Мой компаньон писал в вашем carnet стихи и рисовал… хм. Ну, от формул мы, естественно, избавились. Сами понимаете.

— Понимаю…

— Но что, действительно, это была она? Та улика, о которой вы говорили, что попади она в руки пинкертонам, с вами было бы кончено?

— Да, она — и еще несколько препаратов, позволяющих предметам выглядеть несколько более старыми, чем они в действительности являются. Кстати, затея благополучно сошла мне с рук. Полученные средства я вложил в искусство, объединив предприятие с одним художником. Блестящий рисовальщик. Благодаря его таланту мы некоторым образом увеличили число счастливых обладателей полотен Веронезе, Караваджо, Эль Греко. Ну, и еще некоторых именитых мастеров. Наша деятельность, вероятно, никогда не была бы раскрыта, когда бы художник, с небрежностью, свойственной богеме, не пренебрег точностью и не поленился лишний раз проверить информацию. Картина, таким образом, оказалась старше художника. Всего на один год, но как неловко!

— О, — посочувствовал коммерсант.

— Мой покупатель был довольно известным человеком по фамилии Морган[3]. Это досадное недоразумение расстроило его так, что он обратился в агентство Пинкертона.

Коммерсант присвистнул.

— Всего одна цифра, Джейк! Мне пришлось скрыться, не успев даже попрощаться со своим компаньоном. Я поселился в Швейцарии. Спустя два года я ненадолго вернулся в Америку по делам, и собирался уже возвращаться в Лозанну, как вдруг оказалось, что люди Пинкертона буквально дышат мне в затылок!

— Какой злопамятный тип. Миллиардер, называется.

— Вообразите, да! Действовать следовало быстро, и я счел за лучшее спрятаться в женском обличье. Тогда мы с вами и встретились.

— У него довольно богатая биография, — похвастался профессор. — Свою карьеру до встречи со мной Алекс начал на арене передвижного цирка. Видели бы вы его в это время! Чем он только не занимался: вольтижировка, жонглирование, глотание огня! А какой он фокусник! Вы настоящий артист, Алекс, что ни говорите. Собственно, так мы и познакомились. Меня заинтересовал способ, которым юноша получает разноцветное пламя. Я проник за кулисы, мы провели за беседой почти три часа и в результате я уговорил его поехать в Лейпцигский Университет — меня как раз пригласили преподавать.

Заметив, что коммерсант не может скрыть ошеломления, Фокс польщенно улыбнулся.

— Ну, а я счел грехом не воспользоваться возможностью изменить свою жизнь в лучшую сторону.

— А как же ваша семья? — осторожно спросил Джейк. — Или ее у вас не было?

— У меня была тетка, — кивнул Фокс, — довольно состоятельная особа. Она забрала меня из приюта после маминой смерти и заботилась, как о собственном сыне. Даже, вероятно, сильнее.

— Но что же ваш отец? Впрочем, я, кажется, догадываюсь.

— Да, обычная история, — небрежно уронил авантюрист. — Бедная мама. Она мечтала стать второй Дузе, а стала всего лишь кафешантанной певичкой. Мне было всего три года, когда она умерла. Не смотрите так сочувственно, это было очень давно, я почти ничего не помню. Мамины подружки баловали меня как могли. Им я и обязан тем, что оказался в приюте, а не улице. Так что вы видите, почему я так неравнодушен к некоторой театральности. Вот и все, мой друг, вот и все.