Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский Страница 29

– Гос-с-подин капитан, – почти прошипел Шаховской. – Я не потерплю, чтобы меня отчитывали как мальчишку, да еще в присутствии этих… Этих господ, – нашелся князь.

– Стерпите, князь! – спокойно прервал его капитан. – Волею Великого князя, брата нашего монарха, я получил под свое командование этот корабль. А капитан, должен вам напомнить, на вверенном ему корабле и царь, и Бог! Только я здесь могу давать распоряжения кузнецу. Только я определяю меру вины и целесообразность наказания вверенных мне арестантов. Вы нанесли оскорбление не только ему, бесправному и уже наказанному за его грехи человеку. Вы, князь, бесцеремонно покусились и на мои полномочия, смею заметить. Меж тем, вы для меня – пассажир, и не более того! Вам не нравится мой пароход и мои порядки? Извольте: через двое суток, в Порт-Саиде, вы вольны сойти на берег и сесть на другое судно! Стоимость проезда будет вам судовым казначеем немедленно возвращена. Ну а до тех пор я настоятельно рекомендую вам не пытаться вступать в любой контакт с арестантами и отдавать на их счет какие-либо распоряжения. И еще: надеюсь, вы понимаете, что в донесении, которое долг обязывает меня отправить из первого же порта, я самым подробным образом изложу и события, имевшие место, и свое мнение относительно вашего самоуправства?

Последнего Кази мог и не говорить: князь был опытным интриганом, и понял, что своей выходкой поставил себя в крайне невыгодное положение. К тому же он моментально вспомнил, что Великий князь и высочайший покровитель Общества Добровольного Флота весьма благоволил к капитан-лейтенанту Кази, под началом которого в свое время осваивал азы морского дела. Его же положение в должности заведывающего ссыльно-каторжной частью острова Сахалин в последнее время вызывало немало неудовольствия сразу двух министров из северной столицы России – внутренних дел и сельского хозяйства. В министерстве внутренних дел князя считали персоной не в меру либеральной и скандальной – не говоря уже о том, что Шаховской был там пришлым, чужаком, выскочкой, не имеющим никакого опыта работы с тюремным контингентом. Весьма похожее раздражение князь вызывал и в министерстве сельского хозяйства. Министерские чиновники Сахалин видели только на географических картах, и свои циркуляры о необходимости развития земледелия на далеком острове базировали исключительно исходя из географической широты сей восточной колонии. К тому же, читая пространные объяснения князя о невозможности занятия ссыльнопоселенцев сельскохозяйственными ремеслами, в министерстве просто не понимали того, что для успешного занятия оными необходим не только опыт, но и желание. Ничего такого у вчерашних каторжан не было, да и быть не могло.

В довершение ко всему, Шаховской, быстро вкусив «прелестей» восточной окраины России и поняв, что блестящей карьеры здесь нипочем не сделать, откровенно махнул рукой на все и с великим тщанием в последнее время занимался лишь тем, что могло, по его разумению, заставить говорить о нем. Одним из его последних сахалинских прожектов был задуманный тоннель под мысом Жонкьер, неподалеку от поста Дуэ и одновременно главного порта острова.

Шаховского нимало не беспокоило отсутствие необходимости в таком тоннеле. Не смущало его и то, что никто на Сахалине, включая самого князя, не имел ни малейшего представления о том, как, собственно, надо прокладывать эти сложнейшие инженерные сооружения. Главным было другое: рожденный от скуки и не без влияния винных паров прожект в свое время был представлен императору Александру II. И более того – заслужил одобрительной монаршей резолюции!

Правда, знающие Александра люди утверждали, что царская резолюция была ничем иным, как тонкой насмешкой над никому не нужной выдумкой. Что монарх на склоне жизни, озабоченный множеством реальных и насущных проблем, просто не успел толком разобраться в «тоннельной инициативе» князя. И что дошел сей сомнительный прожект до императора лишь потому, что будущий тоннель должен был носить его имя…

Смерть Александра II и восшествие на престол его наследника не похоронили «тоннельного прожекта», скоропалительно обретшего статус памятника убиенному революционерами монарху. Заявив на всю Европу о том, что станет продолжателем всех отцовских начинаний, Александр III простер десницу и над идеей Шаховского. Тем более что князь, мгновенно сориентировавшись, отправил на высочайшее имя слегка исправленный документ, в котором будущий тоннель под горой Жонкьер на Сахалине должен был стать носителем имени уже нового монарха.

От Шаховского с его прожектом тогда нехотя, но весьма почтительно отступились. И нынче враги его в Санкт-Петербурге лишь терпеливо ждали – не обернется ли сей тоннель очередным конфузом сахалинской администрации? К этому были все предпосылки. Хватало и доносов на князя со стороны недовольных им сахалинских чиновников – в этом Шаховской убедился во время последнего своего пребывания в российской столице, где ему показали целую кипу обличающих его бумаг.

В сложившейся ситуации жалоба капитана Кази была совершенно ненужной. Кази, в конце концов, вес в столице имел поболее, чем любой сахалинский чиновник-неудачник, пусть даже и с княжеским титулом, и его рапортом с радостью воспользуются враги князя.

Все это Шаховской просчитал очень быстро. И счел за благо не ссориться с капитаном. Поэтому, вздохнувши, он миролюбиво затеребил капитана за пуговицу кителя:

– Будет, будет, господин капитан! Признаю – погорячился. Вы не поверите, господин капитан, но нервы у меня на моем благословенном острове совсем ни к черту стали! Мир, Сергей Ильич! А, батенька?

Капитан, чуть помедлив, пожал протянутую руку.

* * *

Вернувшись в трюм, Ландсберг подсел к Жилякову, в который раз уже с тревогой отмечая, как за последнее время сдал старик. Ввалившиеся глаза, тяжелые набрякшие веки и просвечивающие через пергаментную сухую кожу кости, хриплое дыхание, то и дело прерываемое приступами кашля – все это складывалось в удручающую картину с самыми мрачными перспективами.

Почувствовав рядом с собой легкое движение, Жиляков открыл глаза, чуть улыбнулся своему молодому другу:

– Ну, барон, что понадобилось от вас высокому корабельному начальству?

Ландсберг покачал головой:

– Ничего особенного, полковник. Там, наверху, полюбопытствовали – верно ли, что арестанты умеют самостоятельно снимать кандалы, без кузнеца. Нынче утром, кажется, я был неосторожен, и офицер, спускавшийся в трюм, заметил что-то неладное. Впрочем, все обошлось.

– Ну, и слава Богу, барон! И слава Богу! Но вам надо быть поосторожнее, право! Мне кажется, вы иногда бравируете своим положением.

– Ну откуда же мне было знать, что