Рафаэль Сабатини - МОРСКОЙ ЯСТРЕБ Страница 3

В намерения сэра Оливера вовсе не входило облегчить задачу мастера Годолфина, и потому он сдержал себя.

— Именно поэтому, — сказал он с иронией, — я надеюсь, что вы проявите снисходительность к моим недостаткам. Ник, стул для мастера Годолфина и ещё один бокал! Добро пожаловать в Пенарроу.

По бледному лицу младшего из собеседников скользнула усмешка.

— Вы крайне любезны, сэр. Боюсь, я не сумею отплатить вам тем же.

— У вас будет достаточно времени, прежде чем я попрошу вас.

— Попросите? Чего?

— Вашего гостеприимства, — уточнил сэр Оливер.

— Именно об этом я и пришёл говорить с вами.

— Не угодно ли вам сесть? — предложил сэр Оливер, показывая на стул, принесённый Николасом, и жестом отпуская слугу.

Мастер Годолфин оставил приглашение сэра Оливера без внимания.

— Я слышал, — сказал он, — что вчера вы приезжали в Годолфин-Корт. Он помедлил и, поскольку сэр Оливер молчал, глухо добавил: — Я пришёл сообщить вам, сэр, что мы были бы рады отказаться от чести, которой вы удостаиваете нас своими визитами.

При столь недвусмысленном оскорблении сэру Оливеру стоило немалого усилия сохранить самообладание, но его загорелое лицо побледнело.

— Вы, должно быть, понимаете, Питер, — произнёс он, — что сказали слишком много для того, чтобы остановиться. — Он помолчал, внимательно глядя на посетителя. — Не знаю, говорила ли вам Розамунда, что она оказала мне честь, согласившись стать моей женой…

— Она ещё ребёнок и плохо разбирается в своих чувствах, — оборвал мастер Годолфин.

— Вам известна какая-нибудь серьёзная причина, по которой она должна отказаться от своих чувств?

В голосе сэра Оливера прозвучал вызов. Мастер Годолфин сел и, положив ногу на ногу, водрузил шляпу на колено.

— Мне известна целая дюжина причин, — ответил он. — Но нет нужды приводить их. Будет достаточно, если я напомню вам, что Розамунде только семнадцать лет и что я и сэр Джон Киллигрю являемся её опекунами. Ни сэр Джон, ни я никогда не признаем эту помолвку.

— Прекрасно! — прервал его сэр Оливер. — А кто просит вашего признания или признания сэра Джона? Розамунда, благодарение Богу, скоро станет совершеннолетней и сможет сама распоряжаться собой. Под венец мне не к спеху, а по природе — в чём вы, вероятно, только что убедились — я на редкость терпелив. Я подожду.

Он затянулся трубкой.

— Ваше ожидание ни к чему не приведёт, сэр Оливер. И лучше бы вам понять это. Ни сэр Джон, ни я не изменим своего решения.

— Вот как! Прекрасно! Пришлите сюда сэра Джона, и пусть он поведает мне о своих намерениях, я же кое-что расскажу о своих. Передайте ему от меня, мастер Годолфин, что если он возьмёт на себя труд прибыть в Пенарроу, я сделаю с ним то, что уже давно следовало сделать палачу, — я собственными руками отрежу этому своднику его длинные уши.

— Ну а пока что, — раздражённо заявил мастер Годолфин, — не угодно ли вам на мне испробовать вашу пиратскую доблесть?

— На вас? — переспросил сэр Оливер и смерил мастера Годолфина ироничным взглядом. — Я, мой мальчик, не мясник и не потрошу цыплят. Кроме того, вы — брат своей сестры, а я вовсе не намерен множить препятствия, которых и без того хватает на моём пути.

Тут он наклонился над столом и заговорил другим тоном:

— Послушайте, Питер, в чём дело? Даже если вы считаете, что между нами есть какие-то серьёзные разногласия, неужели мы не можем договориться и покончить с ними? И при чём здесь сэр Джон? Этот скряга вообще не стоит внимания. Иное дело вы. Вы — брат Розамунды. Бросьте ваши мнимые обиды. Будем откровенны и поговорим, как друзья.

— Друзья? — снова усмехнулся гость. — Наши отцы подали нам хороший пример.

— Какое нам дело до отношений наших отцов? Тем более стыдно — быть соседями и постоянно враждовать друг с другом. Неужели мы последуем этому достойному сожаления примеру?

— Уж не хотите ли вы сказать, что во всём был виноват мой отец?! — едва сдерживая ярость, воскликнул мастер Годолфин.

— Я ничего не хочу сказать, мой мальчик. Я считаю, что им обоим должно было быть стыдно.

— Прекратите! Вы клевещете на усопшего!

— Значит — я клевещу на обоих, если вам угодно именно так расценивать мои слова. Но вы ошибаетесь. Я говорю, что они оба были виноваты и должны были бы признать это, случись им воскреснуть.

— В таком случае, сэр, ограничьтесь в ваших обвинениях своим любезным батюшкой, с которым не мог поладить ни один порядочный человек.

— Полегче, милостивый государь, полегче!

— Полегче? А с какой стати? Ралф Тресиллиан был позором всей округи. С лёгкой руки вашего беспутного родителя любая деревушка от Труро до Хелстона просто кишит здоровенными тресиллиановскими носами вроде вашего.

Глаза сэра Оливера сузились. Он улыбнулся:

— А как вам, позвольте спросить, удалось обзавестись именно таким носом?

Мастер Годолфин вскочил, опрокинув стул.

— Сэр, — вскричал он, — вы оскорбляете память моей матери!

Сэр Оливер рассмеялся:

— Не скрою, в ответ на ваши любезности по адресу моего отца я обошёлся с ней несколько вольно.

Какое-то время мастер Годолфин в немой ярости смотрел на своего оскорбителя. Не в силах сдержать бешенства, он перегнулся через стол, поднял трость и, резким движением ударив сэра Оливера по плечу, выпрямился и величественно направился к двери. На полпути он остановился и произнёс:

— Жду ваших друзей и сведений о длине вашей шпаги. Сэр Оливер вновь рассмеялся.

— Едва ли я дам себе труд посылать их, — сказал он.

Мастер Годолфин круто повернулся и посмотрел сэру Оливеру в лицо.

— Что? Вы спокойно снесёте оскорбление?

— У вас нет свидетелей. — Сэр Оливер пожал плечами.

— Но я всем расскажу, что ударил вас тростью!

— И все вас сочтут лжецом. Вам никто не поверит. — Он вновь изменил тон: — Послушайте, Питер, мы ведём себя недостойно. Признаюсь, я заслужил ваш удар. Память матери для человека дороже и священнее, чем память отца. Будем считать, что мы квиты. Так неужели мы не можем полюбовно договориться обо всём остальном? Что проку бесконечно вспоминать о нелепой ссоре наших отцов?

— Между нами стоит не только эта ссора. Я не потерплю, чтобы моя сестра стала женой пирата.

— Пирата? Боже милостивый! Я рад, что мы здесь одни и вас никто, кроме меня, не слышит. В награду за мои победы на море её величество сама посвятила меня в рыцари, а раз так, то ваши слова граничат с государственной изменой. Поверьте, мой мальчик, всё, что одобряет королева, вполне заслуживает одобрения мастера Питера Годолфина и даже его ментора, сэра Джона Киллигрю. Ведь вы говорите с его голоса, да и прислал вас сюда не кто иной, как он.