Клара Моисеева - Звезды мудрого Бируни Страница 3

Как Якуб ни изворачивался, а крепкие струи песка били его по лицу, по рукам, по голове, мешали видеть окружающее. Такой сильной бури Якуб никогда еще не видел. В душу его закралось беспокойство. Он видел, как озабочен отец, и подумал, что жаль будет потерять товары, добытые с таким трудом и лишениями в далеком царстве Булгар.

Но вот посыпались с неба крупные редкие капли дождя, и ветер стал понемногу утихать. А когда пошел обильный и прохладный дождь, Якубу показалось, что в глазах животных засветилась радость. Радость избавления от мук жажды. И сам он охотно подставил лицо под прохладные струи дождя и жадно глотал приятную чистую воду, посланную самим небом.

– Аллах милостив, – шептал в радостном возбуждении Абдулла, прикрывая тюки, чтобы они не намокли.

Сам он промок до нитки и, так же как и другие люди каравана, с радостью стоял под прохладными струями, наслаждаясь чистым воздухом и утоляя жажду.

Когда небо прояснилось, погонщики стали торопливо вьючить верблюдов, и караван Мухаммада снова вышел на тропу, ведущую в город Кят. Но дорога была не так хороша, как предсказывал вчера Абдулла. Он много раз говорил Мухаммаду, что после полудня караван пойдет по самой хорошей дороге, какая бывает в пустыне: по такырам,[8] ровным и гладким, как поверхность деревянной доски. Старик не предвидел урагана и сильного дождя. И вот верблюды с трудом скользят по мокрым такырам. Бедные животные, изгибая и без того кривые шеи, медленно передвигаются, еле удерживаясь на ногах, но падают и потом долго не могут подняться. Глядя на них, Якуб вдруг вспомнил поговорку: „Отчего у тебя кривая шея?“ – спросили верблюда. „А какая часть моего тела прямая?“ – отвечал верблюд».

Наступивший день был ветреным, холодным и трудным. Проводники измучились, помогая верблюдам подыматься и беспрестанно поправляя вьюки. А умные, терпеливые животные медленно передвигались, молча покоряясь своей участи.

Солнце показалось в небе уже перед самым закатом. Оно так весело засверкало в лужицах воды и так быстро подсушило скользкие такыры, что еще дотемна все почувствовали облегчение. Караван пошел быстрее. Весело зазвенели колокольчики на шеях верблюдов.

Сидя на своей поклаже и не заботясь больше о верблюде, Якуб стал думать о своем возвращении домой. Его не переставала тревожить мысль: что же он будет делать, если мударис не пожелает ему помочь? Где он добудет книги? Вот если бы он был сыном знатного дабира[9] или чиновника дивана,[10] может быть, тогда ему удалось бы попасть в библиотеку бухарского хана. Но в эту удивительную библиотеку не смог попасть даже сам мударис, уважаемый шейх и мудрец. Как же проникнет туда сын купца?

Уже в сумерках вдали показались высокие каменные стены караван-сарая. Якуб искренне обрадовался, увидев яркое пламя костра вблизи ворот. Сегодняшний день в пустыне, эта ночь у костра и ураган утомили его. Хотелось прилечь, отдохнуть. Все тело ломило от сильного озноба, стучали зубы. «Если бы не ураган, – подумал юноша, – мы бы уже подошли к городу Кяту».

Когда караван расположился во дворе за высокой стеной, а в медном котле Абдуллы закипела баранья похлебка, Якуб вдруг почувствовал, что совсем не может глотать.

Он испугался, вытащил свою кожаную флягу, пригубил ее и с трудом проглотил немного воды. Юноша со стоном опустил флягу и улегся на кошме, подложив под голову связку мехов.

– Якуб, поторопись к ужину! – крикнул отец, видя, что сын мешкает. – Мы ждем тебя!

– Ешьте сами, не ждите, – прошептал Якуб так тихо, что никто не услышал его.

Старый Абдулла обратил внимание на странный вид Якуба. Он коснулся его лба и ахнул. Старик поспешил позвать ал-Хасияда, который, ничего не подозревая, весело угощал своих сотрапезников. Высокий, плечистый, со свежим, румяным лицом и черной с проседью бородой, Мухаммад ал-Хасияд отличался веселым нравом и простодушием, которые вызывали расположение и доверие людей. За ужином Мухаммад собирался договориться с купцами, идущими из города Кята, о своих торговых делах, и, когда Абдулла окликнул его, он был удивлен.

– Что случилось, Якуб? – воскликнул взволнованный отец. – Ты был здоров. Не укусила ли тебя желтая песчаная змея? Или, может быть, тебя ударил хвостом по ноге злобный варан, что встретился нам вчера? Напрасно ты погнался за ним, сын мой!

Якуб молчал. Ему было трудно говорить. И Мухаммад, волнуясь, прислушивался к его тяжелому дыханию, дрожащими руками прикрывал сына своим красным шелковым халатом. Мухаммад ал-Хасияд впервые видел своего Якуба таким беспомощным и потому очень растерялся.

– Как отвратить нависшую над нами беду? – спрашивал он Абдуллу.

Старик вызвался позвать знахаря, а юноше становилось все хуже и хуже. Он чувствовал, что в горле растет какой-то ком, который не дает ему глотать и мешает дышать.

Вскоре Абдулла привел с собой знахаря, живущего здесь же, во дворе караван-сарая. Маленький сморщенный старичок в грязной чалме и в халате, пестрящем яркими заплатами, непрестанно вытаскивал из-за пояса крошечную тыкву, наполненную сушеной мятой. Старик щедро закладывал в ноздри по щепотке и после глубокого вдоха принимался хвастать тем, что лечит заклинаниями от всех недугов, каким подвержен бедный человек. Он был из кочевников, и все знали, что исцеление больного наступит лишь тогда, когда знахарь произнесет свои заклинания, покружившись вокруг больного, и заставит злых духов покинуть тело несчастного.

Мухаммад ал-Хасияд терпеливо ждал, прислушиваясь к непонятным выкрикам знахаря. Изредка он улавливал тихие стоны Якуба, и тогда в душу закрадывался страх – казалось, что произошло что-то непоправимое.

– Аллах, помилосердствуй, не дай погибнуть моему единственному сыну, отраде очей моих! – шептал Мухаммад. – Пощади… верни здоровье моему Якубу, дай мне возрадоваться!..

Знахарь кружился и завывал, усердно катался по земле, простирая руки в пространство и призывая на помощь силы небесные. А Якуб задыхался. Он пылал в каком-то страшном огне, и ему казалось, что вокруг него знойная пустыня с черным небом, без единой звезды.

Получив свои десять дирхемов,[11] знахарь утер замасленным рукавом вспотевший морщинистый лоб и с поклоном сказал, что через час злой дух покинет юношу и он будет совершенно здоров.

Настала ночь, страшная и бессонная. Что она принесет с собой? Мухаммад не покидал больного сына. Сидя у его изголовья, он прислушивался к его неровному дыханию и ждал, когда придет исцеление, обещанное знахарем. Иной раз ему казалось, что остановилось слабое дыхание больного, и он в страхе хватал его за руки и, прижимая холодеющие пальцы сына к губам, шептал: