Рафаэль Сабатини - Меч ислама Страница 3

— Пусть прочтут сами, — сказал Просперо. Адмирал протянул листок Джаннеттино.

— Впредь вам наука: не будете судить слишком поспешно, — мягко пожурил он племянников. — Я рад, что действия его светлости проистекают от недостаточного понимания наших целей. После того, как вы проинформируете его, Просперо, используя предоставившуюся сейчас возможность, мы сможем надеяться, что сопротивлению Генуи скоро наступит конец.

Оба племянника в полной тишине читали письмо:

«От пленников, захваченных вчера ночью в Портофино, — писал Антоньотто Адорно, — я с прискорбием узнал, что ты находишься в блокирующей нас папской эскадре. Несмотря на доказательства, не оставляющие места для сомнений, я не могу поверить, что ты поднял оружие против своей родной земли, тем более — против родного отца. Хотя кажется, что этому нет никаких объяснений, они все же должны быть, если только не произошло нечто, полностью изменившее твою натуру. Это письмо доставит тебе рыбак из залива, и он, без сомнения, будет пропущен к тебе. Он же привезет мне твой ответ, если только он у тебя есть, о чем я молю Бога».

Филиппино мрачно взглянул на дядю.

— Я разделяю ваши надежды, но не вашу уверенность. Тон дожа кажется мне враждебным.

— И мне, — согласился с ним Джаннеттино. Он гневно повернулся к Просперо. — Объясните его светлости, что он не мог бы навредить себе больше, чем оказывая нам сопротивление. В итоге могущество Франции победит, и он будет привлечен к ответственности за каждую каплю бессмысленно пролитой крови.

Просперо прямо и спокойно посмотрел ему в лицо.

— Если у вас есть подобное сообщение для моего отца, вы можете послать его от себя лично. Хотя не советовал бы этого делать, поскольку я еще не встречал Адорно, которого можно было взять на испуг. Советую вам, Джаннеттино, помнить это и когда вы разговариваете со мной. Если кто-то сказал вам, что мое терпение беспредельно, он вам солгал.

Это могло бы стать прелюдией к весьма серьезной ссоре, если бы не адмирал.

— Поверьте, вы и так были слишком терпеливы, Просперо, и я вдолблю это нахалам в головы. — Он поднялся. — Нет необходимости стеснять вас нашим присутствием теперь, когда все разъяснилось. Мы только задерживаем отправку вашего письма.

И он вывел заносчивую парочку из шатра, прежде чем они успели натворить бед.

Глава II. ДОЖ

Дух его светлости дожа Адорно был достаточно крепок, чтобы противостоять напастям тех знойных августовских дней.

Войск маршала де Лотрека, наступавших по суше, Генуя могла не опасаться. Фланги и тылы города были хорошо защищены естественными укреплениями — отвесными скалами, образующими амфитеатр. Опасность представляла узкая прибрежная полоса у основания этих скальных бастионов, но любую атаку здесь, как с востока, так и с запада, было столь же легко отразить, сколь опасно затевать.

Тех же сил, которых было недостаточно для штурма города, вполне хватало, чтобы перекрыть пути снабжения. На Геную надвигался голод, а голод никогда не способствует героизму. Истощенное население восстанет против любого правительства, навлекшего на него лишения. Осознавая это, сторонники Фрегозо в своем соперничестве с Адорно подстрекали жителей к восстанию. Массы легко верят обещаниям лукавой оппозиции. Чернь Генуи клюнула на посулы Золотого века, который наступит с победой короля Франции. Он не только положит конец мукам голода, но и обеспечит вольготное изобилие на все времена. Поэтому от ремесленников, парусных дел мастеров, рыбаков, более не решавшихся выходить в море, портовых грузчиков, чеканщиков — словом, от всех тех, кто тяжко трудился, все чаще слышались требования сдать город.

В воздухе носилась угроза восстания против дожа, который, предпочитая знакомого дьявола тому, с которым еще предстоит познакомиться, считал своим долгом перед императором продолжать сопротивление королю Франции и его союзникам — папе и Венеции.

Прошлой ночью в Портофино он продемонстрировал способность отражать угрозу извне, пока не подоспеет помощь, которая рано или поздно придет в лице дона Антонио де Лейвы, императорского губернатора Милана. Однако внутренняя угроза была гораздо серьезнее. Она ставила дожа почти в безвыходное положение. Либо он должен использовать испанский полк для подавления мятежа, либо сдать город французам, которые скорее всего обойдутся с ним так же, как германские наемники обошлись с Римом. Он надеялся, что ответ Просперо облегчит ему решение этой суровой дилеммы.

С письмом от него дож и сидел сейчас в замке Кастеллетто, красной цитадели, считавшейся неприступной и господствовавшей над городом с востока. Маленькая комната находилась в восточной башне, стены ее были увешаны блеклыми серо-голубыми шпалерами. Это было орлиное гнездо, нависшее над городом, портом и заливом.

Дож откинулся на спинку высокого и широкого кресла, обитого голубым бархатом, облокотившись правой рукой о тяжелый стол. Его левая рука висела на перевязи, чтобы унять боль в раненном прошлой ночью у Портофино плече. Возможно, из-за большой потери крови его знобило даже в эту изнуряющую жару, и он сидел, закутавшись в плащ. Плоская шапка была надвинута на высокий, с залысинами лоб, делая более глубокими тени на впалых щеках.

Рядом со столом стояла его супруга — женщина среднего роста, которая даже теперь, в середине жизненного пути, сохранила изящную фигуру и тонкие черты лица, красота которых в дни ее молодости была воспета поэтами и увековечена великим Тицианом. В женщине чувствовалась деспотичность, свойственная всем эгоистичным людям, пользующимся успехом у окружающих. С нею были капитан Агостино Спинола, пожилой патриций, и Шипьоне де Фиески, красивый и элегантный младший брат графа Лаванья, принца империи, по знатности — первого человека в Генуе.

Прочитав письмо сына, лорд Антоньотто долго сидел в молчании, и даже его благородная супруга не рискнула нарушить наступившую тишину. Затем он еще раз перечитал письмо.

«Ты не можешь думать, — говорилось в наиболее значимой его части,

— что я находился бы там, где нахожусь сейчас, будь цели, которым я служу, целями Союза, а не Генуи. Мы пришли не для того, чтобы поддерживать французов и их интересы, а для освобождения Генуи от иностранного ига и восстановления ее независимости. Поэтому я без колебаний продолжу службу в войске, выполняющем сию достойную похвалы задачу, будучи теперь уверенным в том, что и ты, узнав о наших истинных целях, не замедлишь присоединиться к нам в борьбе за освобождение родной земли».

Наконец дож поднял встревоженный взгляд и обвел им всех присутствующих.