Эндрю Ходжер - Храм Фортуны Страница 3

И он снова скрылся за домом.

Через пару минут на крыльцо выкатился круглый, как шар, человечек с торчащими под прямым углом ушами и выпученными глазами.

— Добро пожаловать в «Очаг Меркурия», достойный господин! — радостно воскликнул он. — Откуда едешь?

— Дай нам поесть, — не отвечая на вопрос, приказал Сабин. — И комнату приготовь. Животных покормить.

— Как прикажете, — взмахнул руками хозяин. — Всегда рад служить достойному гостю. Только БОТ с комнатой...

— Что с комнатой? — нетерпеливо рявкнул Сабин. — Там у тебя так чисто, что ты боишься впустить римского всадника?

— Нет, господин, совсем нет, — испуганно затряс щеками Квинт Аррунций. — Как раз наоборот. Боюсь, что у меня не найдется подходящего номера для такого уважаемого гостя.

— Это как понять? — нахмурился трибун. — У тебя тут гостиница или эргастул?

— Шутишь... — вяло улыбнулся Аррунций и тут же спохватился. — Да понимаете, какая беда — вот прямо перед вами сюда заявились лугдунские купцы, их такая прорва, что пришлось отдать им все мои комнаты. А домик-то у меня небольшой, сами видите... Так что, для раба еще место найдется, но римскому всаднику мне просто стыдно предлагать то, что осталось.

— Сам ты раб, — буркнул Корникс, который с явным неудовольствием слушал эти переговоры. — Я свободный человек.

Сабин жестом приказал ему замолчать и долгим тяжелым взглядом пригвоздил Аррунция к стене.

— Значит, все занято?

Тот нервно облизал губы, косясь на меч трибуна и судорожно моргая веками.

— Ну, вы же не захотите спать на соломе в сарае?

— Конечно, не захочу, — резко ответил римлянин. — Далеко до следующей гостиницы?

— Пять миль, господин, — с готовностью воскликнул хозяин. — Клянусь Меркурием, я бы ни за что на свете не променял такого благородного человека на каких-то купцов, но...

— Ладно, — Сабин со злостью махнул рукой. — Дай нам пока поесть и вина. Там посмотрим.

— Сию секунду, — засуетился Аррунций. — Проходите в дом, пожалуйста. Лошадью сейчас займутся. Паллас! — закричал он в темноту. — Иди сюда, собака ленивая, быстро!

Из-за угла снова показался заспанный лысый мужчина.

Трибун окинул его критическим взглядом и кивнул Корниксу.

— Пойдем.

Мрачноватый длинный зал был где-то наполовину заполнен людьми. Мутно-желтое пламя светильников, развешанных по стенам, прыгало и металось из стороны в сторону под протяжным дыханием сквозняков. Пахло жареным мясом, подгоревшим жиром, чесноком, прокисшим вином и потом.

Сабин, окинув помещение брезгливым взглядом, прошел в угол и уселся за массивный дубовый стол. Корникс расположился рядом, с облегчением опустив свою многострадальную задницу на табурет, который, конечно, не отличался мягкостью, но зато и не подпрыгивал, как этот проклятый мул.

Напротив, сдвинув два стола, пировала веселая компания. Наверное, те самые лугдунские купцы. Было их человек двенадцать. Справа сидели еще несколько не очень чистых и неряшливо одетых мужчин — видимо, местные жители из деревни. Отдельно расположился грузный бородатый старик в рваной серой хламиде, судя по всему — бродячий философ или кто-то в этом роде.

Небритый лупоглазый слуга принес и поставил перед Сабином и Корниксом две миски с кусками жареного мяса, высыпал на стол несколько зубчиков чеснока и ушел. Другой притащил кувшин вина и две глиняные кружки. Потом вернулся первый с караваем твердого хлеба и тарелкой оливок.

Все, можно было приступать к трапезе. Сам хозяин, Квинт Аррунций, тем временем занял место за стойкой и завел разговор со смуглым резколицым темноволосым крестьянином — тягучий, как смола, беспредметный разговор о видах на урожай и болезнях овец.

Сабин с натугой ворочал челюстями, пережевывая сыроватое мясо, не забывая забрасывать в рот оливки и прихлебывать вино из кружки.

Напиток, на удивление, оказался довольно неплохим и даже чем-то напоминал знаменитое аминейское. Зато все остальное...

Корникса это не смущало. Помогая себе острым ножом, он лихо расправился со своей порцией и, похоже, не отказался бы от добавки. Его голубые глаза сонно моргали.

Монотонный гул трактира и на Сабина действовал усыпляюще. Что делать? Трибуна трудно было назвать изнеженным аристократом — в германских походах Тиберия, в которых Гай Валерий принимал деятельное участие, ему приходилось спать в таких местах, что солома Квинта Аррунция показалась бы роскошным ложем в Палатинском дворце, и только врожденное упрямство и болезненная гордость не давали Сабину согласиться с условиями, предложенными хозяином. Чтобы римский офицер валялся в сарае, а наглые купцы покоились на мягкой постели? Нет, лучше сделать вид, что он спешит, и проехать еще эти несчастные пять миль. Но уж если и в следующей гостинице не окажется мест, то тогда они с Корниксом разозлятся всерьез и повышвыривают на улицу всех, кто попытается помешать заслуженному сну трибуна Первого Италийского легиона.

Мясо он кое-как дожевал, вино еще оставалось. Сабин вытянул ноги, облокотился на стол и неторопясь прихлебывал из кружки, чувствуя, как приятно расслабляются задеревеневшие за день мышцы.

А Корникс внезапно проснулся: в зал вошла стройная рыжеволосая девушка, наверное, служанка, и принялась собирать со столов опорожненную посуду. Узкие глазки галла заблестели, ощупывая соблазнительную фигурку.

"Тебя надо было назвать не Корниксом[1], а кроликом, — подумал, перехватив взгляд слуги, Сабин, — Хлебом не корми, только дай зацепить какую-нибудь девчонку".

На улице вдруг простучали лошадиные копыта, дверь взвизгнула, и в зал вошли — один за другим — трое мужчин. Все в длинных темных плащах, одного роста, пропыленные, в сбитых сандалиях. Двое остались у двери, упершись спинами в стену, а третий усталым размашистым шагом двинулся к стойке, маня к себе хозяина, который услужливо вытянул шею.

Сабин мог бы поклясться, что под плащами у новоприбывших висят мечи, да и осанка их выдавала людей военных.

Мужчина у стойки заговорил с хозяином. Тот с готовностью и некоторым испугом отвечал на вопросы; слов Сабин не мог различить. Наконец допрос окончился, мужчина откинул с головы капюшон плаща и махнул рукой своим спутникам. Те приблизились. Квинт Аррунций торопливо выставил на каменную стойку три кружки и принялся наполнять их вином из большого кувшина.

Сабин, от нечего делать, разглядывал закутанную в плащи троицу. Тот, который разговаривал с Аррунцием, оказался мужчиной лет тридцати, смуглым, темноволосым, с резким неприятным лицом; длинный нос воинственно нависал над тонкой, гладко выбритой верхней губой, чуть скошенный подбородок тоже был безукоризненно выбрит. Справа на лбу изящно изогнулся тонкий белый шрам.