Х.Байрамукова - ВЕЧНЫЕ ВСАДНИКИ Страница 3

Солтан отпихнул ослика, который удержал его от падения. Рукавом белой рубашки вытер слезы. И сел рядом с рыжим, лохматым, большеголовым волкодавом. Пес лежал свернувшись и безразлично поглядывал на своего взволнованного друга.

Мать выглянула, но не стала задавать вопросы сыну, видя, что он старается по-мужски скрыть свое состояние. Она сама покормила ослика.

Солтан вышел за калитку и там забыл и про ослика и про свои слезы, потому что был занят ожиданием: когда же наконец наступит вечер? Как назло, вечер не наступал. Вечер – это когда впереди аульного стада появляется в конце улицы красная безрогая корова, а за ней идут все коровы аула, поднимая пыль, мыча разноголосо, громко окликая своих телят. Но красной коровы нет и нет.

С той горы, что напротив аула, пока еще не спускается длиннобородый козел – вожак отары. Значит, еще не вечер. Из клуба не доносятся ни песни, ни звуки гармони, значит, еще не вечер. Старик Даулет, который всю свою жизнь считает коричневые четки, но никак не сосчитает, не направляется с большой суковатой палкой в мечеть – значит, еще не вечер.

Солтан вернулся во двор. Тучный красно-белый петух вовсю дрался с молодым петухом, который без страха лез и лез в бой со старым силачом. Куры спокойно клевали кукурузный початок, валявшийся на земле, и не собирались пока на насест. Значит, еще не вечер…

«Медный казан» (так мать прозвала рыжего волкодава Самыра за то, что он и вправду похож на огромный бабушкин медный казан), ишак и черный круторогий баран лежали теперь рядом, но не думали спать. Баран задумчиво жевал жвачку, а Медный казан, положив лохматую голову на спину ослика, не мигая глядел на Солтана, как будто видел его в первый раз. А разве не он, Солтан, когда-то спас его, еще слепого тогда щенка, от смерти, когда сосед хотел утопить новорожденных щенят?

Солтан не знал, куда себя девать, слонялся по двору. Потом зашел в дом. Мать уже вытащила хлеб и сидела сбивала масло в подвешенном к потолку красном бурдюке[4].

Солтан высыпал из коробки все свои раскрашенные альчики, стал играть сам с собой. Но игра не клеилась. Мать поглядывала искоса на сына, видела, что ему чего-то не хватает, но ничего не спрашивала: ждала, что будет дальше.

Солтан убрал альчики, достал альбом и принялся за свое любимое занятие – рисование. Мать видела, что он рисует и зачеркивает, рисует и зачеркивает. Но вот сын бросил свое занятие, поднялся, подошел вплотную к маме и спросил:

– Мам, почему сегодня вечер не приходит?

– Как не приходит? Вон уже ущелье потемнело, солнце сидит на верхушках гор. И коровы мычат…

Солтан стремглав выбежал за калитку и далеко в конце улицы увидел красную корову, во всю глотку извещавшую аул о том, что они, кормилицы, идут. Пусть выходят их встречать! И женщины выходили, ожидали у ворот.

Теперь Солтан с нетерпением смотрел в сторону конезавода, откуда каждый вечер приходил отец с красивой плеткой в руке, приходил пешком, несмотря на то, что он, конечно, мог бы сесть на любого коня и приехать на нем. А вместо этого топает ногами.

Сегодня он и вовсе не показывается.

Солтан сел на бревно у ворот и не моргая смотрел в сторону конезавода. Оттуда люди шли то поодиночке, то группами, а отца все не было.

Терпение Солтана висело на ниточке. Эта ниточка оборвалась. Он вскочил с бревна и помчался в сторону завода: вечер-то наступил, значит, надо напомнить об этом отцу. На территории завода отца нигде не было. Мальчик влез на изгородь и сел на нее верхом, болтая ногами. Идущий мимо мужчина (Солтан узнал его сразу: это был сам директор военного конезавода Зулкарнай Юсуфович) остановился и спросил Солтана:

– Куда же ты мчишься верхом? Не в Большой ли Карачай на скачки? Или едешь и никак не доедешь к отцу?

Солтан спрыгнул на землю и как бы по-военному отрапортовал:

– Нет, товарищ директор!

А сам подумал: «Зачем же я обманул? Я ведь и вправду так хочу скорее увидеть отца».

– Отцу твоемусейчас некогда, – сказал директор и пошел, но затем обернулся и добавил: – А впрочем, пойдем.

Солтан колебался: вдруг отцу не понравится его приход? Но директор ждал, и Солтан молча последовал за ним.

Когда они вместе пришли в конюшню, отец и главный зоотехник завода о чем-то разговаривали, а в том помещении, где кобыла Гасана всегда находилась одна, Солтан вдруг увидел рядом с ней белоснежного жеребенка, неумело сосавшего молоко матери. Гасана родила жеребенка!

Солтан, не помня себя от радости, моментально оказался рядом с жеребенком и, обхватав руками голову новорожденного, приложил щеку к его щеке.

Абдул заметил сына, подошел и осторожно, как-то даже нежно, вывел его оттуда, сказал:

– Стой здесь и можешь смотреть сколько хочешь.

Сам он снова отошел к директору и зоотехнику.

Солтан в эти минуты забыл обо всем на свете и во все глаза смотрел на жеребенка и его мать. Через миг Солтан оказался верхом на изгороди станка, отсюда еще лучше было видно жеребенка. Да и вообще Солтан нигде иначе и не сидел: дома на стул всегда садился верхом, во дворе – на бревнышке. Даже в школе умудрялся он сесть верхом на сиденье парты. Сколько раз попадало ему за это.

«Гасана очень любит своего сына», – подумал Солтан, потому что кобыла все время обнюхивала, глаз не спускала с жеребенка. А чудо-малыш похаживает возле матери, прядает ушами; его длинные несуразные ножки хорошо держат на себе тонкое тело. А какие глаза! Сам он белый-белый, будто облитый молоком, а глаза черные-пречерные, только они и выделяются на этой белизне. Кончик хвоста у него, правда, почему-то чёрненький. Нет, Солтан дальше не мог наблюдать издали. Прыг! И он оказался снова рядом с жеребенком.

Солтан знает здесь каждого коня, всех жеребят, но такого он еще не видывал. Он, млея, целовал глаза и губы жеребенка, вырывавшегося из его объятии, но вот сильная рука отца на этот раз сердито упала на плечо:

– Пошли!

Солтан будто и не слышал его приказа, потому что вообще не думал сегодня возвращаться домой. Но отец подтолкнул сына вперед. Солтан молча повиновался и пошел к выходу, отец за ним. Впереди шли директор и зоотехник. За порогом конюшни отец поравнялся с сыном и сказал:

– Я-то думал сам тебя порадовать вечером, показать новорожденного, а он взял да родился чуть-чуть раньше.

– Так ты об этом думал, когда говорил о вечере? – живо спросил Солтан, глядя на загорелое лицо отца.

– Да, об этом, но ты сам явился. Видишь, какой тулпар[5] появился на свет? Такого я за всю свою работу здесь не знал: как только родился – сразу поднялся на ноги! И как молоком облитый, нигде никакой крапинки! – говорил отец, сам загораясь и, наверное, забыв о присутствии сына.