Сесил Форестер - Трафальгарский ветер Страница 3

— Вы капитан этого судна, сэр? — спросил он.

— Совершенно верно. Бедлстоун, шкипер «Принцессы». Так называется моя баржа.

— А я капитан Хорнблоуэр, и мне надлежит отплыть в Англию на вашем судне, — сказал Хорнблоуэр, намеренно употребляя слово «надлежит», так как манера поведения Бедлстоуна начала действовать ему на нервы.

— Ордер у вас есть?

Вопрос, а особенно тон, которым он был задан, нанесли еще один укол самолюбию и достоинству Хорнблоуэра. Он почувствовал, что не сможет долго терпеть такую наглость.

— Есть! — коротко отрезал он.

Бедлстоун обратил к Хорнблоуэру круглое, мясистое, кирпичного цвета лицо, на котором чудно выделялись два ярко-голубых глаза. Взгляд его скрестился с твердым взором Хорнблоуэра, решившего не отступать ни на дюйм и приготовившегося дать отпор, если Бедлстоун позволит себе непозволительные вольности в обращении к капитану Королевского Флота. Однако вместо этого шкипер без обиняков объявил:

— Стол и каюта — гинея в день. Если желаете по-другому, то три гинеи за весь переход.

Требование платы за стол настолько удивило Хорнблоуэра, что это несомненно отразилось у него на лице. Сделав над собой усилие, он постарался, чтобы в последующих его словах оно не проявилось так очевидно. Он решил не задавать напрашивающегося вопроса, будучи в полной уверенности, что с юридической стороны требование Бедлстоуна вполне правомерно. Заключенный им с Адмиралтейством контракт, безусловно, вменял ему в обязанность бесплатно перевозить нуждающихся в транспорте офицеров, но наверняка умалчивал о таком щекотливом вопросе, как снабжение их продовольствием. Мысли капитана Хорнблоуэра завертелись с бешеной скоростью

— В таком случае я предпочитаю три гинеи, — объявил он свое решение с невозмутимым видом и ясном человека, для которого разница между одной гинеей и тремя представляется несущественной. Уже произнеся эти слова, он закончил мысленный подсчет и пришел к выводу, что ветер, вероятнее всего, сменится на западный, и путешествие до берегов Англии может оказаться непредвиденно долгим.

Пока они беседовали, один из насосов вдруг засбоил, а несколько секунд спустя остановился и второй. Наступившая тишина резанула по ушам, как пушечный выстрел. С «Пришпоренного» послышался окрик Буша.

— Здесь девятнадцать тонн! Мы можем примять еще две.

— Еще две вы не получите! — заорал Бедлстоун. — Мои цистерны пусты.

Хорнблоуэр слушал их перебранку с незнакомым чувством отстраненности. Его плечи больше не давил тяжкий груз ответственности, хотя услужливый мозг мгновенно подсчитал, что залитой в бочки пресной воды хватит «Пришпоренному» на сорок суток. Но теперь Мидоусу придется ломать голову, как растянуть этот скромный запас. Перемена ветра потребует подвести шлюп вплотную ко входу в Гуле, но и эта задача теперь висела на шее Мидоуса. Что касается его, Хорнблоуэра, то он сильно сомневался, что когда-либо в будущем ему придется ее решать.

Матросы со шлюпа, работавшие у насосов, уже торопились обратно, резво перебегая по сходням на палубу «Пришпоренного», а двое с «Принцессы», следившие за шлангами, вернулись на баржу, таща за собой их брезентовые рукава. Последним покинул палубу помощник Бедлстоуна с подписанными документами о приеме воды.

— По местам стоять! — закричал Бедлстоун. — Эй, мистер, подтянуть фалы кливера.

Сам шкипер встал к штурвалу и весьма аккуратно отвел неповоротливую баржу от «Пришпоренного».

Он занимал позицию рулевого все то время, что понадобилось полдюжине его подчиненных на уборку матов и мешков с песком, свисавших вдоль борта и служивших амортизаторами. Прошло меньше минуты, а оба судна уже разделяла широкая полоса воды, и чтобы докричаться до соседа, требовалось поднапрячь голосовые связки. Хорнблоуэр бросил последний взгляд на удаляющийся шлюп. Похоже было, что Мидоус решил еще раз собрать и построить экипаж, чтобы на этот раз торжественно произнести свою инаугурационную речь. Ни одна пара глаз не повернулась в сторону баржи и одинокой фигуры стоящего на палубе Хорнблоуэра. Узы морского братства чрезвычайно крепки, но и они порой рвутся в мгновение ока. Весьма вероятно, решил Хорнблоуэр, что ему не придется больше встретиться с Бушем.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Пребывание на борту водоналивной баржи «Принцесса» сопровождалось для Хорнблоуэра исключительным дискомфортом. Опустошив свои цистерны, и не имея возможности загрузиться балластом, так как пустые емкости были слишком дороги, чтобы заливать в них морскую воду, баржа превратилась в легкую игрушку для ветра и волн. Несколько мешков с песком не могли существенно повлиять на остойчивость корпуса судна. Впрочем, при постройке баржи подобная ситуация была принята во внимание: корпус ее имел овальную, блюдообразную форму, так что даже с пустыми цистернами перевернуть ее вряд ли удалось бы самому сильному урагану. Но это было единственным достоинством опустошенной «Принцессы», быстро меркнувшим на фоне великого множества недостатков. Качало ее немилосердно, да еще и непредсказуемо. Новому человеку на ней почти невозможно было за короткий срок приспособиться к замысловатым траекториям, описываемым каждой частью судна как бы по отдельности. Обычный плот лишь самую малость уступал по мореходным качествам «Принцессе». Ее постоянно сносило под ветер, и все попытки бороться с этим были заранее обречены на провал. Такое поведение судна сулило массу препятствий на пути к Плимуту, особенно, если преобладающим направлением ветра будет ост.

Хорнблоуэр, как уже было сказано, испытывал на борту баржи массу неудобств. Два первых дня плавания он находился на грани морской болезни в результате весьма непривычного поведения палубы под ногами. Экстремальных проявлений этого недуга ему удалось, однако, избежать, благодаря предыдущему многонедельному пребыванию в открытом море, хотя порой он думал, что лучше бы его вывернуло наизнанку, чем постоянно находиться в ожидании приступа. В глубине души, впрочем, Хорнблоуэр радовался, что этого так и не произошло.

Для него был подвешен матросский гамак в крошечной каютке площадью шесть на шесть и высотой в пять футов. Единственным утешением служило ему зрелище пустых крючьев, предназначенных для крепления еще семи подвесных сеток, расположенных в два яруса по четыре. По крайней мере, сейчас он был единственным пассажиром. Капитан успел подзабыть, когда в последний раз спал в гамаке, и его позвоночник болезненно реагировал на изменение обстановки. Скрюченное положение тела усугублялось экстравагантными прыжками на волнах проклятой посудины. Они отдавались в каждой косточке и заставляли Хорнблоуэра с нежностью вспоминать узкую спартанскую койку в капитанской каюте «Пришпоренного».