Луи Буссенар - Первые эполеты Страница 3

— Старина! Свершилось! Мне присвоили звание! Теперь твой черед, друг. Ожидать осталось недолго. Уверен, первый же курьер из Франции принесет еще одно радостное известие. Можешь не сомневаться, я останусь для тебя все тем же. Старый друг — друг на всю жизнь.

Но Фехтер держался холодно, не выказал никаких чувств и, слегка оттолкнув меня, глухим, сдавленным голосом произнес:

— Прекрасно, прекрасно… Вы — офицер, очень рад. А моя очередь, как вы выразились, тоже придет…

— Ну стоит ли так расстраиваться, что за беда — извещение не пришло вовремя. В конце концов у нас обоих по шесть лет службы.

— У вас не так много времени сегодня, а нужно встретиться с новыми товарищами, ведь завтра — приступать к офицерским обязанностям. Я вынужден проститься, у меня была бессонная ночь: переписывал доклад для капитана. Страшно хочу спать. До завтра, мой лейтенант.

Я вышел из палатки, не придав ни малейшего значения странному поведению друга. Его холодный тон и нежелание говорить вначале не показались мне оскорбительными.

Волнения этого утра: прощальные слова казненного, жуткие конвульсии его тела, известие о новом назначении, столь желаемом, сколь и неожиданном — все перепуталось в голове. Она была настолько переполнена самыми противоречивыми мыслями, трагическими и радостными, что утратила свою привычную ясность, способность объективно оценивать факты.

Во время завтрака я задумался, стал вспоминать в деталях разговор с Фехтером, но, странное дело, слова его по-прежнему казались мне обычными, естественными. По доброте душевной я не мог заподозрить друга в зависти, хотя и знал его самолюбивый характер, а грубость готов был списать на счет плохого настроения и усталости. Но неожиданно произошла перемена. В полку меня считали самым чувствительным в вопросах чести. Как я мог терпеть бесцеремонность подобного рода?! Такое можно простить подчиненному. Есть тысяча способов доказать ему свое преимущество, особенно в боевых условиях. Но равный тебе! Твой друг! Нет! Тысячу раз нет!

Так, ведя безмолвный монолог, я закончил завтрак и направился к палатке с помпезным названием «Кафе господ унтер-офицеров». На самом деле это был мерзкий кабак, где с благословения администрации «отравители» — никудышные повара — заставляли наши желудки перемалывать кошмарную снедь.

Мое появление в кафе было встречено криками «ура», «браво», дружескими рукопожатиями. Я радостно отвечал на сердечные приветствия.

Фехтер одиноко сидел в углу зала, только что закончив, по-видимому, ужин. Я решительно направился к нему и сказал прямо:

— Послушай, мне не совсем понятны и твои недавние колкости, и твоя нынешняя угрюмость. Не хотелось бы, чтобы хоть какое-либо облачко омрачало этот радостный день. Пусть праздник будет полным. Кто знает, что станет с нами завтра. Скажи откровенно, что у тебя на сердце. Уверен, несколько искренних слов восстановят согласие. Если же я ненароком допустил какую-то оплошность, готов принести извинения.

Фехтер криво усмехнулся и насмешливо сказал:

— А если я не хочу отвечать?

— Это похоже на вызов. Слишком скверное средство. Зависть ослепляет тебя. Никогда бы не подумал, что подобное чувство в несколько минут может изменить такого человека. Отныне мы в ссоре. Официальное присвоение звания произойдет завтра, после побудки. Времени достаточно, чтобы скрестить сабли и в десять минут решить спор в честном поединке. Чем раньше мы это сделаем, тем лучше.

Фехтер, отчаянный храбрец и искусный фехтовальщик, согласился. Двух моих товарищей я попросил быть секундантами. Фехтер сделал то же самое со своей стороны. Условия дуэли оговорили быстро: начинаем сразу с жаркого поединка на саблях установленного образца. Вшестером мы отправились искать место дуэли.

В ста метрах от лагеря, где помещался полк кавалерии, возвышалась огромная куча конского навоза.

Обычно гарнизоны продают это довольно ценное удобрение. Мы же не знали, как от него избавиться. Находящиеся в наряде солдаты сваливали его в кучи, наподобие скирд сена, которое собирают крестьяне в северных странах.

Наш выбор пал на площадку между четырьмя такими «скирдами», которая как нельзя лучше подходила для подобного предприятия.

В мгновение ока были сброшены мундиры, обнажены сабли. Бравый эльзасец превосходно владел оружием и, судя по всему, не собирался щадить меня. Я понял, что в первую Очередь он хочет добраться до лица, норовя раскроить его, изуродовав меня навсегда. Потерпев неудачу в первых двух атаках, Фехтер в третий раз применил свой коварный удар. Секунда промедления — и его палаш[14], сверкнув как молния, опустился бы на мою переносицу.

Кавалерийский палаш обладает тем преимуществом, что им можно пользоваться и как саблей, и как шпагой, при условии, конечно, что у вас крепкая рука. Я сделал выпад, и очень вовремя, ибо клинок противника уже резанул по кожаной рукоятке моей сабли.

Итак, удар Фехтера был отражен ударом справа. Но как, господа!

Кончик сабли пронзил предплечье противника и, продолжая продвигаться вдоль мышцы руки, появился окровавленным у плеча. Рука Фехтера повисла, будто парализованная, сабля тут же упала на землю. Я отбросил свою в сторону и устремился к раненому.

— Бедный друг! — воскликнул я. — Прости за эту «неловкость». Право же, очень жаль…

Фехтер протянул здоровую руку и сказал:

— Ты лучше меня, Арно. Приношу тысячу извинений за глупое поведение. Что делать, человек — существо далеко не идеальное. Пусть это недоразумение станет последним и не омрачит нашу крепкую дружбу. Я получил то, что заслужил. Надо признать — сделано это тобой отлично. Идем к врачу делать перевязку.

Мы стали друзьями еще лучшими, чем прежде, а наша привязанность друг к другу и раньше была поистине братской. Сейчас Фехтер — командир эскадрона, и куда бы судьба ни забросила его, уверен, на оккупированной немцами земле Франции он сражается как истинный солдат и патриот.

Меж тем пора было подумать об экипировке. Ведь утром следующего дня предстояла официальная церемония присвоения офицерского звания. Я не мог без волнения думать об этом.

На родине все было бы гораздо проще. Кроме портного и сапожника, множество других поставщиков снабжают новоиспеченных офицеров всем необходимым.

Но как с этим справиться здесь, в восьмистах лье от Парижа? Новые коллеги, догадываясь о моих заботах, наперебой предлагали отдельные предметы офицерского обмундирования, причем делалось это с такой сердечностью и искренностью, что я не мог им отказать. Один принес эполеты, другой кепи, о котором можно было только мечтать, третий — суконные зеленые полоски, что отличали в то время панталоны солдата и офицера.