Андрей Буровский - Орден костяного человечка Страница 30

Ага, вот скачет и еще один: одет почище, сидит гордо, первым поздороваться не хочет.

— Здравствуйте! Я — Володя, заместитель начальника экспедиции, мы тут будем изучать курганы.

— Его Николаем зовут, — оглянулся на новоприбывшего Сашка. Тот только кивнул.

С Николаем пришел и решительный, уверенный тон:

— Ну, раз приехали, угощать надо!

— Да мы не пьем…

— Как это «не пьем»! Ходите тут, бичуете, а нам глотка жалеете?!

— Мы не жалеем, но у нас водки нет. Если вам надо бутылку, мы купим вам и привезем…

— Привезем, привезем… Потом забудете!

Николай всячески демонстрировал недовольство и разочарованность. Ох, доставит он еще хлопот…

Но Владимир хорошо знал по опыту — если начнешь пить с этой публикой, придется бухать весь сезон. И он знал, что откупиться от неприятностей водкой не получится: наоборот, если «городские» и «ученые» начнут пить с пастухами, Николай окончательно охамеет и сладу с ним никакого не будет. Такой и к девицам полезет, и попытается командовать отрядом на маршруте, с него станется.

— Лучше скажите — что это у вас с овцами, везде дохлые валяются?

— Вертячка у них… Теперь у всех овец вертячка.

— Вертячка… Это оттого название, что они вертятся?

— Ага… Повертятся и издыхают. Раньше такого не было.

— А ветеринар их смотрел?

— Кто?!

— Ветеринар. Такой человек, скотину лечит.

Пастухи смеются.

— Нет, ветеринара у нас нет. Три года, как вертячка началась, скоро стада совсем не останется.

Три года? Что же случилось три года назад? Три года назад развалился Советский Союз, но трудно вот так связать эти два события. Вряд ли овец так волнуют политические события…

А теперь небольшой наезд — тоже полезно для отношений. И Володя говорит непосредственно Николаю:

— Ну вертячка… А что же у вас дохлые овцы по всему хутору валяются? От них же зараза идет… а вдруг на людей перекинется?

Эти двое все же простоваты — сразу полезли в затылки, озадачились. А вот Николай не простоват, не глуп, он хитер и сразу понял наезд; и он очень, очень агрессивен. Николай говорит, сузив глаза, наклонившись над лошадиной головой:

— Что у нас дома валяется — наше дело… А если тебе противно, городской, ты не смотри, а то и просто — не живи здесь. Я же в твою кровать не подглядываю.

— Ты что, Николай?! Мне же страшно — вдруг у меня тоже вертячка начнется?! У людей разные болезни бывают, не у одних же овец…

Саша с Петькой, расплылись в идиотских улыбках: нет, у людей вертячки не бывает!

— Если б она от овец передавалась, мы все давно уже померли бы!

А Николай не смеется. Он понимает, что городской побил деревенских их же обычным оружием: притворился глупее, чем он есть, тем самым вызвал симпатию: трудно не любить того, кого поучаешь, как жить, кому, перепуганному, рассказываешь про безвредную вертячку. И Николай щурится еще более неприязненно, еще более агрессивно.

Вышли девушки. Оля тут же вынесла чаю пастухам. Саня с Петькой взяли кружки со «спасибом», Николай отказался:

— Наш чай не такой. Мы если меньше полпачки положим, так это уже и не чай.

— Полпачки на заварник?!

— Полпачки на кружку, красавица.

— Так это же будет чифир!

— Чифир и пьем, красавица. А у тебя что? Не чай, а так, брандахлыст.

Веселые наглые глазки Николая шарили по груди, по обнаженной шее Оли, пока она не покраснела, не потупилась. Н-да, с этим парнем мы еще хлебнем, по всему судя… Хорошо, вышли Сергей и Витя, сели здесь же; закурили, Сергей угостил папиросами Сашку. Теперь Николай будет знать, что в экспедиции несколько молодых, сильных парней.

— Ладно, у нас дела есть!

Но дела там или не дела, а Санька с Петькой сидели тут, на крыльце, дули чай до полной темноты.

Володя пошел с девушками на ручей — помыть посуду и поглядеть, как лучше идти к роднику. Здесь, на кочках болотца, еще лежали лед и снег, до воды пробирались по этому снежному покрову, мимо вмороженных в снег трупиков нескольких ягнят. Наверное, Володя слишком задержался, глядя на них, потому что Оля тихо подсказала:

— Здесь везде такое…

— Я знаю. Тут, наверное, воздух очень сухой и чистый, если еще никакой заразы не нанесло.

Кочкарник кончался озерцом, зажатым между льдом, и длинным, как крепостная стена, бугром с каменными выходами наверху. Еще задолго до озерца пришлось прыгать с кочки на кочку — из-за того, что сплошной покров льда стали разделять длинные протоки воды.

Брать воду и умываться неудобно, но сама-то вода хороша: ледяная, темная, с душистыми кусочками льда. Вот потом, когда лед растает и дохлые ягнята начнут разлагаться прямо в этой воде… Но ягнят можно унести и закопать (он сам это завтра же и сделает), а даже если что-то и недосмотрит он по части вертячки и дохлых овец, к середине июня их здесь уже не будет.

Даже сейчас, на закате, в небе проходили бесчисленные стаи гусей разных видов. Деловито взмахивали крыльями журавли, перекликаясь в вышине, торжественно плыли лебеди. Утки летели, так отчаянно махая крыльями, напряженно вытягивая шеи, что непонятно было, как они вообще могли делать дальние перелеты. Так же судорожно летели кулики; временами крохотные птички поднимались так высоко, что их вообще было почти не видно — так, неясные точки в мерцающих весенних небесах.

К вечеру стихло блеяние бекасов; днем было не до того, но даже в суматохе, в спешке у него нашлось время заметить (когда делали столы) стремительный полет бекаса головой вниз с огромной высоты. С неба раздается вибрирующее, прерывистое блеяние, и, присмотревшись, можно увидеть самого бекаса, как он перестает лететь к земле, покачиваясь в воздухе, останавливается, начинает махать крыльями, переходя в горизонтальный полет. И стихает блеяние. Потому что издает его бекас, растопыривая хвостовые перья, пока летит головой вниз.

Под вечер почти стихло это блеяние, зато громче перекликались журавли и гуси. Уже впотьмах сверху слышалось гоготанье, курлыканье, шорох крыльев множества птиц, перелетавших с Плуг-Холя на пресное озеро Пугата. И долго с уже потемневшей земли видны были птицы, освещенные заходящим солнцем, потому что там, на высоте трехсот, пятисот метров, а то и километра, солнце еще не зашло. Как зашло — еще сильней запахло душистыми степными травами.

Пастухи все трепались с девицами из Малой Речки… И пускай, поскольку это Санька и Петька, существа неопасные. Вот то, что нету Николая, можно понимать по-разному. И вроде бы был там еще четвертый пастух… Странно, что не пришел знакомиться.

Девочки, Лариса с Леной, попросились гулять: «мы только до дороги!», с ними увязалась и Маргарита.