Юрий Иванов-Милюхин - Чеченская рапсодия Страница 31

Усыпанная камнями тропа поднималась все выше. К обеду грохот ручья остался далеко внизу, а над головами всадников по-прежнему нависали неприступные скалы. Тропинка ужалась до такой степени, что наездники одной ногой задевали шероховатые стены ущелья, а другая у них качалась над пропастью. На одном из поворотов с крошечной площадкой в скале дозорные остановились, вид у казачков был непривычно растерянным. Дарган приказал станичникам спешиться, чтобы осмотреться вокруг.

— Батяка, правильно ли мы идем? — решился задать вопрос Захарка. — Может, абреки используют другую дорогу?

Панкрат посмотрел на брата и криво усмехнулся. Он ничего не сказал, зато Дарган ткнул пальцем на размытую дождем кучу лошадиного навоза под ногами, от которой остались лишь зеленые пятна с непререваренными семенами.

— По-твоему, это орлы навалили? — вопросом на вопрос ответил он. — Думаю, тропа сузится еще, места на ней останется лишь конское копыто поставить, а потом откроется перевал, за которым и находится то самое селение. Зимы в тех местах почти не бывает, неприступные горы задерживают холода, идущие с равнин.

— Ты говорил, что уже бывал там, батяка?

— В далекой юности, когда к османам ходили, но в сам аул мы не заглядывали, а прошли по низине мимо. Об этих местах я больше слышал от абреков, захваченных в плен, они грозились отправить меня туда и заставить на себя работать. Может быть, с вашим братом чеченцы так и поступили, — Дарган затянул посильнее подпругу под брюхом коня и продолжил объяснения: — Если бы я не знал, как туда попасть, то не беспокоил бы вас и своих боевых товарищей. А теперь нам дороги назад нет — только вперед.

Скоро тропа окончательно обернулась в узкую серую ленту, подвешенную над бездонной пропастью и усыпанную каменным крошевом. Казакам казалось, что она начала прогибаться, одновременно стараясь выкрутиться из-под ног. Кони выворачивали глазные яблоки, судорожно взвизгивали, но продолжали идти след в след за людьми. Посеченные саблями, побитые пулями, они привыкли ко всему. Казаки молча оглаживали их морды, пихая в губы куски прихваченного с собой пахучего хлеба. Так продолжалось до тех пор, пока лента не добежала до заледеневшей вершины горы, дальше бег ее обрывался крохотной площадкой. С нее на другую половину скалы был перекинут шаткий мостик из жердей, во многих местах перевязанный веревками и обыкновенной лозой. Над головами людей бесновалось косматыми тучами небо, под ногами разверзлась бездонная пропасть, вокруг изредка выныривали из темноты черные пики угрюмых скал. Но прямо по ходу, далеко внизу, как под водой, сквозь пелену снега зеленели листьями небольшие сады, над плоскими крышами виднелись конические трубы, изумрудами стелились луга с белыми пятнами овечьих отар. А еще дальше небо закрывали снежные стрелы недосягаемых горных пиков, туда дороги человеку не было, там взорам открывался совершенно другой мир, неизведанный и сказочный. Здесь же, на площадке, лица казаков стегала злая ледяная крупа, тучей клубившаяся вокруг них. Дарган в который раз нащупал в конской гриве оберег, с силой потер его между пальцами. Он твердо знал, что талисман и в этот раз принесет казакам удачу.

— Панкратка, пойдешь первым, — подозвал атаман старшего сына, кивнул на ненадежный мост и с сомнением огладил бороду. — Сдается мне, что Захарка был прав, когда задавал вопрос про другую дорогу. Эта тропа предназначена только для ухода от погони.

— Согласен, батяка, вряд ли кто осмелится потащиться по ней за абреками, оттого они всегда и оставались неуязвимыми, — Панкрат прикинул расстояние до другой скалы, сощурил глаза. — А на той стороне, кажись, дорога будет пошире.

— Тогда не будем долго гутарить. Вперед.

За мостом стежка действительно превратилась в наезженную лесную тропу, спускаться по ней стало не так опасно. Когда казаки обогнули отвесный уступ, погода начала меняться на глазах, скоро вместо крупы пошел пушистый снег, а еще через некоторое время его сменил дождь, ставший привычным за последние дни. Когда путники приблизились к седловине, за которой виднелся аул, ощерившийся сложенными из каменных плит стенами, вечернее солнце принялось ласкать их по-летнему. Казаки скинули бурки, сложили их за седлами, на ходу проверили оружие. Пришла пора готовиться к тому, за чем они пришли.

Высокогорное селение представляло из себя небольшую крепость, по бокам которой высились древние башни, смахивающие на минареты и соединенные стенами, сложенными из скальной породы. Внутри расположились сакли с единственной улицей между ними, посредине была видна почти квадратная площадь. Сейчас она оказалась пустой, но по улице ходили вооруженные до зубов мужчины, между ними сновали женщины и дети, к прогретым за день стенам жались седобородые старики. Снизу по многочисленным тропкам к крепости поднимались всадники, перед которыми тут же открывались и сразу закрывались толстые деревянные ворота. В узких бойницах башен, похожих на родовые укрепления горцев, солнечные лучи изредка натыкались на блестящие металлические части, а это значило, что внутри находятся часовые.

Дарган натянул поводья своего кабардинца. Дальше спускаться по дороге становилось опасно. Приказав казакам спешиться, он послал двоих из них на разведку, намекнув на то, что за валунами перед седловиной вполне может затаиться вражеский секрет. Вскоре один из разведчиков вернулся и доложил, что сотник оказался прав.

— А где твой напарник? — напрягся Дарган.

— Занял место секретчика, — поправляя на поясе кинжал, деловито отозвался молодой казак и пояснил: — Абрек стоял один, и мы его сняли.

— По одному абреки в секреты не ходят, — нахмурился сотник. — А если вернутся его товарищи?

— Так нам же все равно в седловину спускаться. А от того валуна до отары овец рукой подать, и чабан при ней не из ночхоев.

Дарган ничего не ответил, молча взял лошадь под уздцы и повел ее вдоль отвесной скалы, стараясь держаться в ее тени. За ним потянулся весь отряд. Внизу было разбросано множество каменных обломков, между которыми бил крохотный ключ, окруженный сочным разнотравьем. В стороне распростерлось тело чеченского джигита в белой барашковой папахе, в рваной черкеске и в кожаных ноговицах, но на вопросы сотника ответить он уже не мог.

Панкрат поставил своего коня за огромный камень, забросил уздечку ему на холку, и кабардинец сразу потянулся к траве.