Пьер Бенуа - Атлантида Страница 32

— Это старый, очень старый спор, — ответил серьезно профессор. — Спор, которого вы никогда не поймете, господин Моранж.

— Объяснитесь, пожалуйста, господин профессор.

— Вы — мужчины, она — женщина, — произнес задумчивым голосом Ле-Меж. — Этим все сказано.

— Уверяю вас, я не понимаю…

— Вы сейчас поймете… Разве вы не помните, сколько прекрасные царицы и царевны экзотической древности имели причин для жалоб на чужеземцев, которых судьба приводила к их берегам. Поэт Виктор Гюго довольно хорошо изобразил их отвратительное поведение в своей «колониальной» поэме «La Fiiie d'Otahiti"36. В какую бы эпоху далекого прошлого мы ки заглянули, везде мы видим, что эти субъекты вели себя по отношению к этим женщинам с непростительным легкомыслием и неблагодарностью. Они широко пользовались их красотой и богатством, а затем, в одно прекрасное утро, исчезали. И счастливыми должны были почитать себя жертвы; если эти молодцы, обработав их как следует, не возвращались еще с кораблями и солдатами для захвата их владений.

— Ваша эрудиция, сударь, приводит меня в восторг,сказал Моранж. — Продолжайте.

— Хотите примеров? Увы! Ими хоть пруд пруди. Вспомните, каким рыцарем вел себя Улисс с Калипсо, Диомед с Каллироэ. Что скажите вы об Ариадне и Теззе? А Язон — какую непонятную фривольность проявил он по отношению к Медее! Римляне продолжали эту традицию с еще большей грубостью. Эней, у которого так много сходства с досточтимым отцом Спардеком, поступил самым недостойным образом с Дидоной. Цезарь показал себя в своей истории с божественной Клеопатрой увенчанным лаврами хамом. Наконец, Тит, просидевший целый год в Идумее у пяльцев печальной Бериники, увез ее с собою в Рим только для того, чтобы лучше там над нею издеваться. Давно уже пробил час, чтобы сыны Яфета заплатили дочерям Сима прочитающуюся с них огромную недоимку за нанесенные ими обиды.

И вот нашлась женщина, сумевшая восстановить в интересах своего пола великий закон колебаний Гегеля. Изолированная от арийского мира необычайными мерами предосторожности Нептуна, она завлекает теперь к себе самых молодых и смелых мужчин. Уступчива ее плоть, но неумолима ее душа. У этих юных храбрецов она берет то, что они могут дать. Она предоставляет им свое тело, но господствует над ними своим духом. Это — первая в мире царица, которая никогда, ни на одну минуту, не превращалась в рабыню своих страстей. Ей ни разу не случилось забыться, потому что она никогда не отдавалась. Она — первая из женщин, сумевшая разъединить две столь тесно сплетенные между собою вещи, как любовь и наслаждение.

Ле-Меж на мгновение умолк, затем продолжал: — Раз в день она приходит в этот подземный зал. Она останавливается перед нишами. Она размышляет перед этими неподвижными статуями. Она касается рукой их холодных тел, пламенный жар которых она когда-то испытала.

Потом, помечтав около пустой ниши, где скоро уснет вечным сном, в своем холодном орихалковом футляре, тот, кто ее ждет, она возвращается своей небрежной походкой в свои покои.

Профессор умолк. Снова в темноте послышалось журчанье родника. Мой пульс бился с необыкновенной силой, Голова моя пылала. Меня пожирал огонь лихорадки.

— И все они, — закричал я, не думая о том, где народился, — все они соглашались! Все покорялись! О, пусть оНа только придет! Я ей покажу!

Моранж хранил молчание.

— Мой друг, — сказал мне Ле-Меж мягким голосом,вы рассуждаете, как ребенок. Вы ничего не знаете. Вы не видели Антинею. Поймите одну вещь, ведь между ними,и движением руки он показал на весь круг немых статуй, — ведь между ними были такие же, как и вы, мужественные люди и, может быть, не такие нервные. Один из них, — тот, который покоится под номером 32, — был, как мне помнится, флегматичный англичанин. Он предстал перед Антинеей, не выпуская изо рта сигары. Но и он, мой дорогой, но и он склонил голову под взглядом моей повелительницы. Не говорите так, пока вы ее не увидите. Профессорского знания еще недостаточно, чтобы спорить о вопросах страсти, и я чувствую, что не в силах сказать вам, чтб такое Антинея. Но я утверждаю только одно: с того момента, как вы ее видите, вы забываете обо всем. Вы отрекаетесь, от всего — от семьи, родных, чести.

— От всего, говорите вы? — спокойно спросил Моранж.

— От всего, — с силою повторил Ле-Меж. — Вы забудете все, вы отречетесь от всего.

Снова послышался легкий шум. Ле-Меж взглянул на часы.

— Впрочем, вы сами в этом убедитесь.

Дверь открылась. Огромного роста белый туарег, самый высокий из всех, которых мы успели заметить в этой страшной обители, вошел в зал и направился к нам.

Поклонившись, он слегка коснулся моей руки.

— Следуйте за ним,-сказал Ле-Меж.

Я молча повиновался.

ХI. АНТИНЕЯ

Мой проводник снова повел меня по длинному коридору. Мое крайне возбужденное состояние все усиливалось.

Я с нетерпением ждал момента, когда увижу загадочную женщину, когда смогу ей сказать… Я знал теперь, что иду навстречу смерти, и твердо решил собою пожертвовать.

Но я ошибся, надеясь, что ожидаемое приключение сразу же облечется в героическую форму. В жизни все ее разнообразные стороны тесно между собою соприкасаются.

Мне следовало бы вспомнить, по множеству предшествовавших событий, что в нашем безрассудном предприятии смешное довольно правильно чередовалось все время с трагическим.

Дойдя до низкой двери из светлого дерева, белый туарег отстранился и пропустил меня вперед.

Я очутился в чрезвычайно уютной и комфортабельно обставленной туалетной комнате. Потолок из матового стекла лил на мраморные плиты пола веселый розоватый свет.

Первым предметом, который бросился мне в глаза, были стенные часы с циферблатом, изображавшим знаки Зодиака.

Ближайшим на пути маленькой стрелки был Овен.

Стало быть, три часа, только три часа.

Этот день уже казался мне веком… А между тем, я прожил лишь несколько больше его половины.

Вдруг мой мозг осветила новая мысль, и меня потряс конвульсивный смех.

«Антинея хочет, чтобы я предстал перед ней в своем наиболее презентабельном виде!» Громадное зеркало в орихалковой раме занимало значительную часть помещения. Взглянув на себя, я понял, что, с точки зрения благопристойности, в желании Антинеи не было ничего чрезмерного.

Моя спутанная борода; густой слой грязи, нависший над глазами и застывший длинными струйками на моих щеках; мой костюм, измазанный всеми сортами глинистой почвы Сахары и истерзанный всеми терниями Хоггара,превратили меня, в самом деле, в весьма жалкого кавалера.

Я моментально разделся и погрузился в порфировую ванну, занимавшую всю середину туалетной комнаты. Теплая и ароматная вода сковала мои члены тяжелой негой.