Бенджамин Рошфор - Фанфан и Дюбарри Страница 32

— Ты что, с ума сошел? — кричала Фелиция. — Мальчик здесь причем? Он сам-то ничего не решает!

— Ушел от нас он по своей воле! — орал Пиганьоль. — Черт, почему ты его отпустила? Должна была пойти туда, за уши оторвать от Колиньонов и привести обратно!

— Но я сама дала согласие! — Фелиция безутешно разрыдалась.

Беременность её была уже весьма заметна, большой живот она придерживала обеими руками. Увидев Пиганьоля, надвигавшегося с занесенной для удара рукой, она взвизгнула от неожиданности. Нет, Пиганьоль стал совсем другим, теперь он наводил на неё ужас.

— Согласие? Ты дала согласие? Ах ты, шлюха! — орал он как безумный, но рука упала и удара не последовало. Казалось, силы его оставили. Весь вечер он молчал, сжав зубы, но для Фелиции это молчание было страшнее его угроз. Пиганьоль не стал есть, часами ходил взад-вперед по комнате с отсутствующим видом, мрачно наморщив лоб, словно задумав что-то ужасное. В действительности не задумал ничего. Чувствовал себя совершенно беспомощным. Не знал, что делать, где искать помощи, ни по закону, ни какой иной. Брат Анже был совершенно прав, платя деньги тем, кто ныне предоставлял кров и стол этому грязному беспризорнику!

Фелиция проплакала всю ночь. Но Пиганьоль, чьи мысли блуждали Бог весть где из-за все тех же денег, даже не спросил, как она себя чувствует! Когда Фелиция, забывшаяся на несколько часов тяжелым сном, проснулась, мужа не было. И тут Фелиция припомнила — перед тем, как уснуть, он бросил с таким видом, словно его осенила гениальная идея:

— Нет, я поговорю с Хлыстом. Мы вместе лежали в больнице. Вот это человек!

— Чем он занимается? — спросила Фелиция, испуганная его тоном.

— Говорю тебе, он большой человек! А теперь оставь меня в покое.

Весь день Фелиция места себе не находила. Ее мучили мрачные предчувствия, не знала, что делать.

Пиганьоль вернулся только поздно ночью. Видно было, что он пил — он, за которым это никогда не водилось — и это ещё больше встревожило Фелицию. Пиганьоль сказал ей только, что с Хлыстом он уже виделся, тут же рухнул на постель и захрапел. И при этом загадочно ухмылялся, как глупец, возомнивший, что открыл нечто великое. Но глупцы бывают опасны, а некоторым действительно удается наделать дел. Твердя себе это, Фелиция все сильнее дрожала от страха, но при этом не могла вообразить, что задумал Пиганьоль.

Рано утром, когда Пиганьоль ещё спал, она все-таки решила сделать то, что задумала ещё позавчера. Так поспешно, как только позволял её большой живот, побежала к Элеоноре Колиньон. Та уже ушла за покупками и Фанфан остался один. Было это через несколько дней после его визита к Гужону-Толстяку.

— Ну! Тетя Фелиция! — Фанфан бросил метлу. — Ты прямо как воздушный шар! Каким ветром тебя занесло? Мадам Элеонора вышла.

— Я пришла из-за тебя. — Она выглянула сквозь витрину на улицу, словно опасаясь, что за ней следят. — Пиганьоль вне себя от ярости, что лишился денег за тебя. Так и сыплет угрозами. В больнице его словно подменили. Стал суров и груб. — (Тут она сменила тон). — Я подумала, ты тут всех знаешь… кто такой Хлыст?

— Настоящий убийца! — ответил Фанфан. — Был с Картушем, но Картуш его выгнал, когда тот просто так, ради удовольствия зарезал стражника, которого остальные хотели просто отлупить.

— Боже мой! — застонала Фелиция. — Пиганьоль в больнице подружился с ним! Значит, этот человек способен на все?

— Да, на все! — беззаботно подтвердил Фанфан, хотя и начал беспокоиться. — Например, меня похитить, заточить куда-нибудь и потребовать богатый выкуп, чтобы разделить с твоим мужем!

— Что ты говоришь!

— То, что я узнал.

А узнал Фанфан какой-то час назад. Проведя весь вечер в кабаре "Де ля Селетт", злоумышленники часами обсуждали свой план, запивая морем белого вина.

Все о чем они говорили, Фанфан знал теперь в мельчайших деталях. Доложил ему Николя Безымянный — он теперь работал мойщиком посуды в кабаре "Де ля Селетт". Стоя в зале за портьерой, слышал всю негромкую беседу злоумышленников.

— Боже мой! — вновь застонала Фелиция, жалобно ломая руки. — Что случилось с моим Пиганьолем! Что ты будешь делать, Фанфан? Пойдешь в полицию?

— Они ещё ничего не сделали. И полиция тоже ничего предпринимать не будет в мою защиту, ни против них. Я уже хотел идти к тебе!

— Ко мне?

— Чтобы ты дала мне адрес брата Анже. Полагаю, брат Анже сумеет привести твоего мужа в чувство. Не могу же я все время сидеть дома и бояться выйти вечером на улицу!

Вконец расстроенная Фелиция разрыдалась от жалости к себе.

— Он меня даже не поцеловал, вообще не коснулся, только отругал и все! И я поняла, что ничего для него теперь не значу, потому что больше нет твоих денег! Я убеждена, он и женился только ради этих денег и пенсии покойного Виктора Донадье!

— Может быть, — коротко ответил Фанфан. — Кстати, все соседи так и думали. Знаешь, как его звали?

— Нет.

— Твоим нахлебником! — сказал Фанфан, ничуть не жалея, что так отплатил ей за то равнодушие, с которым она приняла его уход и от которого у него до сих пор болела душа.

— Какой ужас! — воскликнула потрясенная Фелиция.

— Дай мне адрес! — повторил Фанфан, нежно её целуя, и уже жалея, что был с ней так жесток.

Фанфан шел через весь Париж, чтобы рассказать, что замышляют против него, брату Анже, жившему в Батиньоле в третьем этаже почерневшего от времени дома, где тот занимал всего одну скупо меблированную комнату, всю заваленную стопками книг. Больше всего книг было об оружии и по генеалогии. Вечером вместо штор он затягивал окно своей старой сутаной.

Брат Анже был ещё в постели, в белой ночной рубашке, делавшей его ещё старше. Фанфан вновь ощутил к нему какую-то странную любовь, которую, однако, так и не решался показать столь холодной, ледяно-спокойной особе.

Брат Анже был очень бледен. Стул у изголовья уставлен всевозможными флаконами и флакончиками.

— Нет, со мной все в порядке, — успокоил он Фанфана, озабоченно спросившего о его здоровье. — У меня сейчас много забот, ну а это не на пользу. И частично они касаются тебя. Опасаюсь, что осуществление планов, приготовленных для тебя, откладывается на неопределенное время. Так что мне нужно поскорее поправляться. Некогда болеть. Но, мой милый, я хочу услышать, с чем ты пришел.

— Вы хотите сделать из меня священника, брат Анже?

— Ну уж нет! — расхохотался тот. — Кое-что гораздо лучше, сынок! Но говори же!

Рассказ Фанфана он выслушал молча.

— Это несерьезно, — заключил он.