Укрепить престол - Денис Старый Страница 32

для того потребно, чему учить и все остальное. Еще при школе должна быть аптека с лекарствами, и определите, кто станет за ней приглядывать. А лекарства могут готовить в будущем и сами ученики, те, что год-два проучатся, то простое снадобье изготовит, — сказала Ксения и, определив две недели для создания проекта лекарской школы, отправила ученых мужей работать, облагодетельствовав каждого десятью рублями, чтобы думалось сытнее.

— Царица, прибыли… сеньор Караваджо, немец фрязский, — сообщила Фрося, которую Ксения от себя так и не отпустила, думая о том, что если что, так на нее и спихнет вину за свою активность.

— Слышу в твоих словах недовольство, — Ксения пристально посмотрела на Ефросинью.

— Так злой он. Ругается… все кацо, да фанкуло, порка… Толмач его, Тимофей Листов красный, как рак, не хочет переводить. Сказывает, что синьор лается и зело скверно, — объяснила свое сомнение Фрося.

Фрося, действительно, боялась итальянца, и что тот может сказать поганства. Потому и привела еще двух телохранителей. Тем более, что фряз отказывался отдавать свою шпагу, насилу отобрали.

— Зови! — решительно потребовала Ксения.

Микеланджело ди Караваджо тяжело дышал, не забыв поклониться, пусть и не в русской манере, а так, отдав свое не слишком то и почтение, с маханием рукой, да шарканьем ноги. Хотя Ксения и знала, что это так в европах приветствуются. Выглядел человек для русского взгляда странно, хотя в Москве все больше иностранцев и странности все меньше вызывают интерес. Усы, аккуратная «козлиная» бородка, сальная копна темных волос, а еще воинственный вид, сменяющийся на какой-то… дикий.

— Ты, царица, достойна кисти художника, — перевел Листов слова художника, внимательно осматривающего Ксению.

Маэстро поглаживал свою куцую бороду и махал правой рукой, как будто рисует. Потом Караваджо обошел Ксению со спины, чем еще больше смутил женщину.

— Мадонна нуова, — заявляет художник.

— Свят! Свят! — крестится Ксения и ей творят и Фрося и Листов, лишь двое телохранителей невозмутимы и пристально следят за действиями Караваджо.

— Сказал он, что ты, царица, новая Мадонна, то есть… — пояснял толмач Листов.

— Молчи! И не святотатствуй! Поняла я, что он сказал. Переведи, что так нельзя говорить, — потребовала царица, на что Караваджо улыбнулся, но не проявил понимания.

— Какова его судьба? Спрашивает, что ему ожидать, — сказал Листов.

— Фроська, а найдешь место ентому художнику? Пусть живет в Кремле. Чует мое сердце, что ему нужно обжиться, а то худое случится. А тут, под присмотром государевых телохранителей, так и добре, — сказала Ксения.

— Царица, а как это? Мужчина тут, когда государь в походе? — посмела возразить Фрося.

— А ты его ко мне не води, подалее от женской половины сели, а лучше, так и рядом с собой, — усмехнулась царица.

— Так я… мужняя. Как это? — смутилась Ефросинья.

— Реши сие! — строго сказала Ксения.

— Царица! Он спрашивает, настаивает… нет, просит… сказать, для чего же его звали в Россию, да много золота платили? А еще говорит, что на все золото купил кисти, краски, да холсты, — Листов осуждающе посмотрел на итальянца.

Караваджо говорил не совсем то, что переводил Листов. Да, и Тимофей не то, чтобы специалист в итальянском языке, некоторые слова не знал, но догадывался и добавлял от себя, по смыслу.

На самом деле, художник был недоволен, очень, негодовал. Много натерпевшись во время путешествия, он долго не писал, более того, мастеру не предоставили помещения для его творчества. Несколько сюжетов родилось у художника и он хотел творить. Караваджо уже был готов совершить что-нибудь эмоциональное, например, направится в Архангельск в поисках корабля, чтобы переправится куда-нибудь подальше, как поступил вызов к царице. При этом художник не был в Москве и недели, а уже рвался подальше от нее.

— Скажи ему, что должно сперва показать свое мастерство. Я говорила с патриархом, чтобы не было у фриза особых сложностей работать, и владыко дал несколько старинных византийских икон времен чуть ли не Юстиниана Великого. Им нужно вернуть цвета, а кое где и вовсе додумать и дорисовать. Далее он должен нарисовать три канонических православных иконы, что должны быть выставлены на Лобном месте, чтобы люд московсий оценил. Оценит народ, так и рисуй себе далее, уже и церковь не скажет супротив. Москвичи умеют быть благодарными… некоторое время, а после еще икону напиши. После посмотрим. Нуждаться ни в чем не будет, жить станет в Кремле, пока. Государь приедет решит, — сказала Ксения и указала на дверь. — Более не держу.

Караваджо выслушал все и кивал по мере перевода. Листову пришлось тяжело, перевод слов царицы был долгим и сам итальянец помогал Листову перевести, в том числе и при помощи жестов.

— Он говорит, что хочет тебя… — пауза затягивалась и по с каждой секундой менялась пигментация кожи на лице Ксении, когда лицо царицы уже багровело, то ли от смущения, то ли от злости, толмач нашел слова. — Написать, нарисовать.

Фрося, видя не совсем типичный вид и настроение царицы, поспешила увести художника и его странного толмача, что язык итальянский знает плохо, но при этом в нем несложно определить воина.

*…………….*……………*

Копенгаген

21 апреля 1607 года

Группа мастеров-лютнистов творила чарующие звуки. Лучшие в мире, ну, или на равных соперничавшие с английскими музыкантами, мастера каставали волшебство по средствам ударов о струны инструментов. Король Кристинан IV, кроме как в своем дворце Копенгагена, слышал лютнистов только лишь в Англии, от того и думал о исключительности своего двора, вот только именно в Риме, или в Мадриде были настоящие виртуозы.

— Милочка пойти в сад! — ласково, но безальтернативно, сказал король Дании Кристиан IV.

Очередная любовница-однодневка стремительно поднялась со стула, поправила нижнюю юбку, и упорхнула прочь. Она знала свое место.

Король мог лишь казаться ласковым, возвышенным, изнеженным любителем ренессанса, но это было в корне не так. Кристин может под звучи лютни наблюдать, как четвертуют человека. Впрочем, это было нормальным для времени, и музыка не размягчала характеры.

— Ваше величество, вы готовы принять адмирала сэра Роберта Мэнселла? — спросил королевский помощник.

— Пожалуй, можно, — небрежно сказал Кристиан.

Король уже в достаточной степени промурыжил агента влияния английского короля. Кристиан продемонстрировал, что больше компании английского адмирала, пусть и условно друга, предпочитает времяпровождение с любовницей-однодневкой. Дания достаточно сильна, чтобы не лебезить перед Англией, которая только начинает свой путь к возвышению.

Вместе с тем,