Под спудом тайны - Сергей Дмитриевич Юров Страница 33

– Да я ничего, Александр Иваныч, так только, вспылил немного. Ознобишин меня из себя вывел… Куда, кстати, подевался этот молокосос? Где этот…

– Вы, господин поручик, вроде бы и не пьяны, а учиняете безобразие. – Квартальный надзиратель кругом обошел нарушителя порядка. – Зачем? На каком основании?.. Здесь курорт, люди чинно прогуливаются по аллеям, культурно отдыхают. А вы бузу поднимать, только что матом не кроете!

– Я не хотел, так вышло. Все этот чертов почитатель Бонапарта!..

– Нечего перекладывать вину на других! – заявил Горлов со строгостью в голосе. – Дворянину надлежит отвечать за свои поступки.

– Тоже мне, учитель! Прапорщик, а гонору-то этого сколько!

– На рожон лезете, господин Зацепин! До съезжей рукой подать…

– Опять вы со своей съезжей! Ведь сказано, вспылил, с каждым бывает…

– Вы здесь голос-то не повышайте, я…

– Только не надо мне напоминать, что вы потомственный дворянин, что ваш отец был воеводой! Знаем!.. Пойдем, Анисим Агапыч, в буфет, выпьем шампанского. Настроение ни к черту!.. Не держи, приятель, зла, я не хотел тебя обидеть. Осердили меня, вот что…

– Идите, идите, – бросил Горлов полунасмешливым тоном. – И ведите себя впредь прилично!

ГЛАВА 13

Пока траурная процессия медленно продвигалась к двум вырытым могилам, Хитрово-Квашнин решил немного пройтись по старому деревенскому кладбищу, окруженному оградой из выщербленного белого камня. Повсюду виднелись серые, покрытые трещинами, деревянные кресты, невысокие холмики и камни c едва различимыми надписями. Под ними лежали, в основном, владельческие крестьяне. Но попадались холмики с чугунными и гранитными плитами, под которыми покоились купцы и дворяне. На одной плите была выбита популярная в среде дворянства полустертая эпитафия с головой совы над ней: «Прохожий ты идешь, но ляжешь так, как я. Присядь и отдохни на камне у меня. Сорви былиночку и вспомни о судьбе: Я – дома, ты – в гостях. Подумай о себе». Кто обрел упокоение под столь значимым текстом, было непонятно. Смутно просматривались лишь слова «секунд-майор и кавалер».

На другом сером камне надпись гласила: «Здесь покоится прах купца Спиридона Иванова сына Пенькова. Жития его было 99 лет, 11 месяцев и 3 дни. Господи, прими дух его с миром»… Надо же, старик не дотянул до ста лет совсем немного, считанные дни!.. Хм-м, каждому на земле отпущен свой срок, юбилеи тут не имеют никакого значения…

Постояв в раздумье над могилой долгожителя, Хитрово-Квашнин вернулся назад и встал в стороне от свежевыкопанных могил подле накренившегося креста. На нем крепилась табличка с надписью: «На сем месте погребен отрок Агафон 8 лет от роду. Погиб от утопления 1829 года, июля, 5 числа»… Что случилось с бедным сорванцом? Решил ли он переплыть реку и не рассчитал своих силенок? Прыгнул ли с крутого берега и ударился головой о донный камень? Перевернулась ли лодчонка, на коей он переправлялся на другой берег? Бог весть…

С выбранной позиции ему были хорошо видны лица помещиков, пришедших проводить Чиркову и Сирро в последний путь. Возле гробов, установленных на табуреты, стояли все взрослые Черновы, рядом с ними – Карицкие и Матвеевские. Аблов, жена капитана-исправника Сабо, Болотовы и Потуловы расположились поодаль, как и Вельяминовы. Все были в темных одеждах c траурными лентами на рукавах и букетиках цветов. Хм-м, лица скорбные, в глазах, полных неизбывной грусти, застыли слезы. А ведь кто-то из этих плакальщиков волк в овечьей шкуре! Он или она умело скрывает свои чувства. Тяжело ли это дается? Говорят, труднее всего человеку скрывать свои чувства, когда он провожает тещу со двора. А если на полном серьезе, то на лбу у злодея ничего не прочтешь, овечьей шкурой он будет прикрываться до упора, до самой последней возможности…

Остаток вчерашнего дня и сегодняшнее утро расследователь потратил на то, чтобы в свете последних событий вместе с Абловым еще раз произвести опросы. Как и ожидалось, никто и не подумал признаться в новых преступлениях. Все подозреваемые, как один, заявили о своей непричастности, утверждая, что в интересующее дознание время они были в разной степени удаленности от мест злодеяний… «Что ж, Зацепин проверит правдивость ваших показаний, господа, – думал он. – Где этот торопыга, кстати сказать? Пора уж, кажется, ему возвратиться из города… Иванова никак не задействуешь. Вчера ближе к полудню он, вроде бы, повел осмысленно глазами, даже расспросил Соколовского об убийстве Беклемишева и Чирковой, но к вечеру снова нализался! Говорят, не раздобыв спиртного в имении, потащился на постоялый двор Нижней Абловки, где так угостился, что был доставлен назад на телеге однодворца в стельку пьяным»…

Дьякон с пономарем, пропев «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный», под дым кадила священника торжественно принялись за другую заупокойную песнь. По кладбищу пронесся порыв ветра, шевельнув лапами елей, верхушками сосен, листьями шиповника и бузины. Расследователю показалось, что по погосту пронесся некий шепот… Хм-м, тихий шум над последним приютом. Как там у Жуковского?

«И здесь спокойно спят под сенью гробовою –

И скромный памятник, в приюте сосн густых,

С непышной надписью и резьбою простою,

Прохожего зовет вздохнуть над прахом их»

Мысленно прочитав стих, он обратил внимание на двух крестьян, худощавого блондина и крепко сбитого рыжего, стоявших несколько на отшибе от толпы. Оба были в подпоясанных рубахах, широких портах и лаптях. До него отчетливо доносился их разговор, из которого явствовало, что рыжий мужик в истертой фуражке без козырька был пришлым, только что появившимся на погосте.

– Как поживаешь, Кондратушка?

– Живем, хлеб жуем, а иногда и присаливаем… Стало быть, хоронят барыню и хранцуза?

– Убил их кто-то, вот что.

– О, как!.. По-ни-ма-ем… Значит, судьба им такая вышла: умереть до верного срока. А коли ежели судьба, то ничего и поделать нельзя. Это, будем говорить, удел, сиречь, планида. Потому, коли ежели не так, то, примерно сказать, и вышло бы иначе, совсем, аккурат, напротив того.

– Эко ты завернул, Кондрат. Заумствие какое!

– Подходяще сказал… Венков-то этих, теперича, лент… Поп с кадилом, дьякон гудит, что твоя труба. Ох, грехи наши тяжкие, все там будем, и инерал в орденах, и калика перехожий…

У могил после недолгой паузы дьякон с пономарем затянули: «Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, где нет болезни, скорбей и страданий, но жизнь вечно блаженная». Окружающие подхватили песнь скорбными