Эльвира Барякина - Аргентинец Страница 34

— Жора, ты упускаешь шанс сделать грандиозную карьеру, — усмехался Клим. — Дети твоего возраста повелевают земельными кадастрами и городским водопроводом. Предлагаю явиться к отцам города и потребовать создать отдел по борьбе с враждебными вихрями. Работа нужная и наверняка хорошо оплачиваемая, главное — нанять грамотных специалистов по вступлению в бои.

— Пусть лучше Монетный двор организует и сразу деньги печатает, — ворчала Нина.

Она беспокоилась: работает ли ее завод? что с ним вообще происходит? Известий от дяди Гриши не было с октября.

Нину и ужасало и восхищало то, что Клим из-за нее остался в России и потерял отцовское наследство: если бы он не провел с ней три недели в Осинках, он бы успел вывести капитал за границу. Клим говорил, что не особо скучает по деньгам, так как не успел с ними сродниться:

— Ничего страшного. На жизнь мы всегда себе заработаем.

А у Нины сердце кровью обливалось, когда она думала, что если бы не революционный форс-мажор, они могли бы до конца дней жить как у Христа за пазухой.

Клим хотел, чтобы Нина отправилась с ним в Аргентину. Она говорила: «Да-да, конечно…» — и очень надеялась, что никуда ехать не придется. Большевики все еще вели переговоры о мире, но война фактически прекратилась: оставшиеся полки отправились по домам, а это означало, что весной можно будет нанять работников и поставить завод на ноги. В конфискацию предприятий Нина отказывалась верить: нельзя же отобрать все у всех? Только как дотянуть до весны, если в доме нет ни рубля и единственный способ выжить — это выносить вещи из дома и сдавать их в комиссионку?

Но как бы ни было трудно, Нина не хотела уезжать. Она любила свой город. В Нижнем Новгороде у нее имелся красивый особняк, а в Буэнос-Айресе будет маленькая квартирка в богемном районе.

Клим со вкусом рассказывал о том, как они будут сидеть по утрам на ажурном балконе, пить кофе с коньяком и мороженым и разглядывать проходящих мимо. Он уверял, что на улице, где он живет, попадаются самые колоритные личности — от индейцев в деревянных бусах до загулявших министров.

— А насчет испанского ты не переживай: это очень простой язык.

Клим сам учил его по газетам, словаря у него не было, и, зная английский, он пытался догадаться по однокоренным словам, что значит какое-нибудь Brutal crimen de dos policias[17]. Ясно, что речь идет о полиции и о чем-то брутальном и криминальном, а остальное как хочешь, так и расшифровывай.

— Тебе с твоим французским будет совсем легко, — обещал он Нине.

И все-таки ей было страшно: в другой стране она шагу не сможет ступить без Клима, весь ее мир сосредоточится на нем — а это нелегкая ноша.

Кому-то из них надо было жертвовать планами и комфортом. Как всегда, уступать приходилось женщине: кем Клим мог стать в Нижнем Новгороде? Провинциальным репортером? Еще одним Нининым нахлебником?

— А я что буду делать в твоей Аргентине? — спрашивала она.

На этот счет Клим не беспокоился:

— Будешь воспитывать наших детей.

Но Нина сомневалась, что будет счастлива, если ей нечем будет занять себя, кроме сосок и пеленок.

Клим говорил о детях, но замуж не звал. Как это понимать? Он словно не замечал, в каком двойственном положении находится Нина. Сплетня о том, что она стала его любовницей, моментально разнеслась по знакомым. Кто ее пустил? Любочкина прислуга, пронюхавшая, что ночь, когда произошел переворот, Нина провела у Клима? Может, сама Любочка?

Их дружба внезапно оборвалась. Любочка встретила Нину и Клима на лестнице, сказала: «Вот сумасшедшие!» — и после этого ни разу не звонила и не отвечала на записки.

Софья Карловна утверждала, что теперь с Ниной не захочет знаться ни одна порядочная особа:

— Вы опозорили всех: себя, меня, своего брата… А у Рогова еще хватает наглости являться к вам средь бела дня! Впрочем, этого следовало ожидать.

В церкви с Нины не сводили глаз: ее и раньше считали паршивой овцой в стаде, а теперь ею, верно, пугали гимназисток. Неужели и Любочка осудила ее? Ведь она сама мечтала завести любовника!

Нина знала, что соседи с нетерпением ждут, чем закончится ее «афера». Ольга Шелкович столкнулась с ней у свечного ящика:

— Вы, верно, не думали, что Рогов останется без копейки? М-да, не повезло…

— Я с ним не из-за денег! — начала оправдываться Нина.

— А… так вы идейная энтузиастка? Говорят, большевики с одобрением относятся к разврату. Если очень хочется, то почему бы не удовлетворить естественную потребность? А мораль — это происки буржуазии.

Нина притворялась, что ей дела нет до того, что о ней говорят: ей мыли косточки, когда она вышла за Володю и когда стала встречаться с Матвеем Львовичем, — ничто не ново под луной. Но каждый раз, когда кто-нибудь спрашивал, почему Клим не хочет жениться на ней, у Нины болезненно сжималось сердце. Ей нечего было ответить, а самой напрашиваться ему в жены гордость не позволяла.

Нина стала совсем затворницей — лишь бы ни с кем не встречаться и не объяснять, что они с Климом любят друг друга. Верно, ей предначертано было ехать в Аргентину — в родном городе она шагу ступить не могла, чтобы не наткнуться на любопытные глаза и насмешливый хохоток: «Бедный Одинцов небось в гробу вертится. Ну а чего он хотел, раз взял за себя девку из Ковалихи?» Нина изумлялась: в стране революция, все рушится на глазах, а людям есть дело до того, кто ходит к ней в гости!

Она пыталась пожаловаться Климу на сплетников:

— Мне никуда от них не спрятаться: Нижний Новгород — большая деревня, все друг друга знают…

Но он не понял ее:

— Какая тебе разница? Мы все равно скоро уедем.

Все было так шатко и неопределенно! Нина видела, что Клим влюблен в нее, но у нее не выходили из головы слова Любочки, сказавшей однажды, что он быстро вспыхивает и быстро остывает. Никуда не делись и ее старые подозрения, что Клим не приспособлен к семейной жизни и запросто может оставить ее один на один с проблемами: «Хочешь — решай их, не хочешь — не решай».

Статус любовника подходил ему как нельзя лучше: одни удовольствия и никаких обязательств. Он и по своему капиталу не горевал, потому что вообще ко всему относился с легким сердцем.

И все же Нина любила Клима ревнивой, изголодавшейся, недоверчивой любовью. Ее пугала произошедшая в ней перемена: совсем недавно она была уверена, что ей никто не нужен, кроме Володи, и вдруг его образ потерял всякую ценность — как билет на вчерашний спектакль.

По утрам Нина в нетерпении ждала Клима, придумывала «страшное», когда он задерживался хотя бы на пять минут.