Леонид Глыбин - Дангу Страница 34

— Я предлагаю вот что: перевезем все добро следующей же ночью в Нагабал, а затем через Пир-Панджал спустим в Индию и быстро продадим в Лахоре. Нам нужны деньги.

— А эта проклятая обезьяна? — Бадмаш сжал кулаки и вскочил. Его красивое лицо налилось от гнева кровью.

— Вернемся и расправимся с ним.

— Тхик! — промолвил, чуть подумав, Бадмаш. — Ты меня уговорил, Валла-билла! Неси вина и сладкого.

— Арэ! Арэ! — хлопнул в ладоши Али.

И тотчас как из-под земли вырос главный повар.

— Чего изволит хузур?

— Сангари и халву.

— Как скажет хузур! — И повар исчез.

— Позволь обратиться, — угодливо склонился перед афганцем Али. — Еще одна новость.

— Ну, говори! — лениво махнул рукой Бадмаш, устраиваясь поудобнее на ковре и потирая шею.

— Когда ты был в длительном отъезде и мы после успешной атаки на Зоджи-Ла перевезли все награбленное сюда, мне рассказали Айша и Сюй Цинь — две старухи, приставленные к невольницам и Кутиб-ханум, — что… что… — Он остановился, с опаской поглядывая на Бадмаша.

— Почему остановился, продолжай! — приказал афганец.

— …Что на перевале исчезла самая красивая невольница по имени Дарья.

— Что? — Бадмаш нахмурил брови и вскочил. — Куда же она делась? Может быть, ее случайно убили?

— Хузур! В том-то и дело, что нет! Я последним уходил с перевала и все там напоследок обыскал. Прикончил четырех раненых, но женщины нигде не видел ни живой, ни мертвой.

— Но где же она?

Али потупил голову, немного помолчал, а потом сказал:

— Наши люди видели ее в Сонамарге в компании этого фаренги и коричневой обезьяны.

— Что? Что ты сказал?

Бадмаш взмахнул рукой. Пиалы, бутылки, блюдо с халвой — все, что принес на подносе повар, покатилось со звоном на землю.

— Хузур! Более того! Они теперь пользуются здесь в Шринагаре покровительством Парвеза, личного ювелира субедара Мансур-хана.

— Пошли быстро в зенану! — крикнул Бадмаш, и оба почти бегом устремились в главный зал храма. Два чаукидара, охранявшие вход, почтительно склонили головы и стукнули об пол копьями. Миновав зал, Бадмаш и Али повернули налево в длинный коридор с каменными колоннами, в конце которого находилась зенана. Евнух у двери посмотрел вопрошающе.

— Осел! Ну-ка позови старух, живо!

Евнух поклонился и исчез внутри помещения, из которого, несмотря на позднюю ночь, доносились смех, женские голоса, звон посуды. Оттуда торопливо выскочили две женщины. Одна — уйгурка Айша в темно-зеленом халате и белых шароварах, вторая — совсем старая, морщинистая китаянка Сюй Цинь в длинной стеганой безрукавке поверх желтого платья. Обе остановились, с испугом посматривая то на Али, то на Бадмаша.

— Это правда, что у вас на перевале пропала одна невольница? — грозно спросил афганец, сверкая глазами.

— Говорите, не бойтесь, — с мягкими нотками в голосе добавил Али. — Хузур хочет все знать. Он вам ничего плохого не сделает.

Женщины переглянулись. Потом Айша сказала:

— Джи хан! Это правда. Среди наших невольниц была одна белая девушка дивной красоты, как молодая луна в месяц рамазан. Она была из Северной державы белого царя русов. С реки Итиль.

— Джи хан, джи хан! Очень белая и очень красивая, — прошамкала китаянка. — Пропала на перевале. Мы думаем, что ее убили, — она покачала головой. — Очень, очень красивая!

— Пусть его шайтан заберет! Эта вонючая обезьяна говорит, что чужое брать нельзя, а сам берет то, что по праву победителя принадлежит мне, — крикнул Бадмаш, топнул ногой и, изрыгая ругательства, бросился вон из храма. — Еще смеет называть себя раджей! Самозванец!

Пробегая по коридору, он в ярости сбрасывал с постаментов небольшие каменные фигурки индийских божеств, падавшие со страшным грохотом.

Выбежав во двор, Бадмаш остановился.

— Ты говоришь, она связана с этой компанией? — спросил он Али, который все время был рядом с ним.

— Да, хузур.

— И она действительно так красива, как говорят эти старухи?

— Я не видел, но так они говорят.

— Как ее зовут?.. Дарья, говоришь? Река, значит?..

Бадмаш сжал кулаки, затопал в истерике, выкрикивая что-то нечленораздельное, потом набросился на Али:

— Пошел вон отсюда, собака! Плохо мне служишь. Ничего вовремя не говоришь!

Тут он вспомнил об унижении, которому его подверг Дангу, и рассвирепел еще больше. Он хватал все, что попадалось под руку — кувшины с водой, бутылки с вином, подносы, уставленные блюдами и пиалами, — и швырял на каменные плиты пола, яростно топча мешанину из еды и осколков посуды. Вдруг так же внезапно Бадмаш успокоился и поманил Али, который лежал на полу, всем своим видом выражая рабскую покорность. Он знал крутой нрав хозяина.

— Ладно! Вставай! Прощаю на этот раз! Подойди ко мне, слушай, что скажу…

Али встал на колени, быстро подполз к Бадмашу, наклонил голову.

— Прости, господин, — льстиво прогнусавил он. — Я твой верный слуга, исправлюсь, не погуби!

Он осторожно поднял ногу афганца и поставил себе на затылок.

— Ладно, ладно! Вставай, — совсем уже мирно произнес Бадмаш. — Слушай, мы завтра утром сделаем налет на караван-сарай Кальяни и захватим эту девушку! У нас сейчас много людей! А?

— Хузур, этого делать нельзя никак!

— Почему? Разве я не силен? Разве я не претендую на трон Кашмира, а?

— Господин! Сейчас не время. Мы уже устроили переполох из-за этого фаренги. Теперь караван-сарай наверняка охраняется, а дом Парвеза — уж точно. Может быть, девушка там. Люди субедара сейчас настороже.

— Но я хочу иметь эту девушку. Она принадлежит мне. Как и весь этот гарем, — он махнул рукой на храм. — Это все мое! Не так ли?

— Да, хузур! Это верно, она твоя по праву. Это твоя добыча. Но подожди немного. Мы выберем более удобное время для похищения. И я хочу тебе дать вот какой совет: завтра переоденься стариком, чтобы тебя никто не узнал, и сходи к караван-сараю Кальяни, посмотри на девушку сам. Может, она тебе не понравится, и все на этом кончится.

— Вах ва! Мне по душе твой совет! — Бадмаш захохотал, хлопнул Али по плечу. — Ты все-таки хорошо мне служишь. У тебя голова прекрасно работает. Вот тебе от меня подарок. — Он сунул руку за пояс, порылся там и вынул золотой перстень: — Лови!

Али ловко поймал драгоценность, сверкнув глазами и удовлетворенно хмыкнув, поцеловал и надел на палец.

— Да ниспошлет Аллах владыке благополучие! Спасибо!

— Позови сюда Махмуда и Шакли, мы обсудим мой костюм для завтрашнего представления. Ха-ха-ха! И надо наконец хорошенько выпить, чтобы забыть эту вонючую обезьяну, — и Бадмаш поежился, потирая шею.

Ранним свежим утром, когда жара еще не опустилась на просыпающийся Шринагар, к воротам караван-сарая Кальяни подошел, прихрамывая, босой, немного сгорбленный старик, одетый в длинную рубашку навыпуск и шаровары серого цвета, очень грязные и поношенные. Огромная копна черных волос на голове, заплетенных в небольшие косички, борода, густые косматые брови и большие усы придавали ему несколько устрашающий вид. За спиной висела небольшая котомка, в руке он держал длинную суковатую палку. Его можно было принять за бродягу — авара или нищего попрошайку — бхикшу, каких было немало на дорогах Кашмира.