Рахим Эсенов - Тени «Желтого доминиона» Страница 34

Но Лоуренса трудно было провести, хотя Джунаид-хан, не менее изворотливый, чем его белокурый спутник, пытался скрыть, подавить в себе гадливое чувство к этому человеку с резким квакающим смехом. Еще по дороге к морю Лоуренс, будто невзначай, бросил:

– Советую, мой хан, не рекламировать меня и вообще мой мусульманский сан… Представьте меня своим друзьям как этнографа, интересующегося бытом и нравами прикаспийских туркмен. Как начинающего…

В первый же день приезда в дом местного бая, владевшего на побережье всеми рыболовецкими баркасами, Лоуренс «отмочил» такое, что Джунаид-хан был готов от стыда провалиться сквозь землю.

Бай принимал гостей в большом двухэтажном доме. Жилища иранских туркмен, живущих на побережье, ничем не похожи на дома жителей, населяющих пустынную или горную часть Туркмении. Здесь дома, как журавли, на деревянных сваях: море, выходя из берегов, наступало на жилье человека, и он таким образом спасался от воды. А теперь, когда Каспий начал заметно мелеть и не покушался больше на владения человека, привычка строить дома на сваях осталась.

Дом местного бая, стоявший особняком, выделялся во всем ауле. Нижний этаж его из белого камня: здесь размещались хозяйственные помещения – кухня, баня, в отдельных комнатах жили четыре байских жены; второй этаж – из дерева, тут байская спальня, большая михманхана – гостиная.

Джунаид-хан, увидев сдвинутую в угол мягкую мебель хамадани – кресла, диваны, низкие столики, недовольно поморщился: «Как у нечестивых шиитов». От бая не ускользнула недовольная ханская мина: гость недолго гостит, да много подмечает.

Лицо Джунаид-хана посветлело, когда он увидел на полу яркие иомудские ковры, постеленные в два наката, поверх – пуховые подушки из алого шелка, две легкие каракулевые дубленки. Лоуренс, наоборот, был слегка раздосадован: он все же, как европеец, предпочитал сидеть за низким столиком или на кресле, чем по-туркменски отсиживать ноги.

С дороги попили зеленого чая, а затем два взрослых сына хозяина внесли ярко вычищенный медный тазик с таким же миниатюрным кувшином, чтобы полить на руки гостям теплую воду. Первым тазик поднесли Джунаид-хану – по старшинству. Но он протестующе замотал головой, кивнув на Лоуренса: дескать, сперва пусть помоет гость, который у туркмен, по обычаю, почетнее отца.

И англичанин стал мыть руки, неторопливо и чинно, как и подобает истинному мусульманину. Уж Лоуренс-то знал восточный этикет, ибо это был целый мир ритуалов, и человек, прошедший школу дервишского послушания, усваивал его на всю жизнь. О Аллах! Что стряслось с Лоуренсом?! Джунаид-хан не верил своим глазам: белокурый пир не отжимал руки, а стряхивал их и, поблескивая холодными глазами, вызывающе поглядывал на хана.

Джунаид-хан стыдливо опустил глаза: «О нечестивец! Кто сказал, что он чтит наши обычаи? До звания пира дошел… Трясти мокрыми руками в высшей степени невежественно… Так поступают лишь гяуры и невежды».

Началась трапеза. Большой домотканый дастархан, расстеленный на коврах, был уставлен блюдами, одно аппетитнее другого. В продолговатых фарфоровых судках громоздилась отварная, паровая белорыбица и вобла, в медных чашках – запеченный, покрытый румяной корочкой сазан, в больших хивинских пиалах отливала синевой паюсная икра…

Слуги вносили в деревянных, выдолбленных из урючины мисках плов, приготовленный по-туркменски с морковью, по-персидски с урюком и острой подливой; поверху хорошо разварившегося риса лежали не куски баранины, а истекающие жиром нежные лысухи, начиненные черным изюмом, айвой, маслинами.

Гости, насытившись, собирались отвалиться от дастархана, когда сам хозяин принес несколько длинных шампуров, на которых розовели куски осетрины, равномерно прожаренные на угольях саксаула. Это знаменитый шашлык из рыбы, приготавливаемый лишь на побережье Каспия. Секретом блюда владели лишь немногие.

Снова в гостиной раздалось чавканье и сопение. Лоуренс чувствовал, что сыт, но никак не мог совладать с собой, все ел и ел – уж таким отменно вкусным показался ему шашлык из свежей осетрины. А Джунаид-хан, съев два кусочка, теперь лишь делал вид, что поддерживает компанию, на самом же деле внимательно наблюдал за хозяином дома, его сыновьями, братом, трапезничавшими с гостями. Люди, живущие на побережье, чем-то похожи на рыб, – это хан замечал и раньше. Чем? Ах да, глазами! И впрямь у хозяев, самозабвенно уничтожавших шашлык, глаза округлые, немигающие, по-рыбьи застывшие на одном месте. Так почему же и у Лоуренса такие же глаза? А чем он лучше этих… рыбоедов?

Лоуренс, будто угадав ханские мысли, поднял голову, оторвался от еды.

– О чем, мой хан, задумался? – рассмеялся англичанин.

– Разве все у меня устроено, что не осталось, о чем подумать? – в тон ответил Джунаид-хан и тут же подосадовал на себя: как мог забыть, что этот гяур умеет читать чужие мысли?

Лоуренс не удостоил ответом, поднялся с ковра, направился к двери. Следом за ним услужливо бросился один из сыновей бая, показывая дорогу во двор. Англичанин спустился со второго этажа, вышел за ворота – Джунаид-хан, подойдя к окну, молча наблюдал за Лоуренсом – и, на ходу развязывая тесемки узких туркменских штанов, стоя, не присев на корточки, как обычно делают туркмены, стал… мочиться. На виду всего аула, не преклонив коленей. Так ведут себя только неверные, особенно в побежденной стране. Байский сын, почтительно сопровождавший гостя, ошеломленный его хулиганской выходкой, шарахнулся назад, в дом, но, опомнившись, вернулся, топчась поодаль. Англичанин, сделав свое дело, как ни в чем не бывало поднялся в дом.

Не помыв руки, Лоуренс снова сел за дастархан и принялся за второй шампур. Джунаид-хан не находил себе места от стыда: «У этих нечестивцев нет понятий о чистом и поганом. Они могут с постели взяться немытыми руками за хлеб… А во сне человек невольно протягивает руки к поганым частям тела. А этот, прости Аллах, пир погаными руками уплетает за обе щеки. Подавись, гяур несчастный!»

Хан, заметив, как в холодных глазах Лоуренса мелькнула усмешка, понял, что тот ведет себя так умышленно. С чего бы?.. Джунаид-хан собирался поговорить с Лоуренсом начистоту, но хозяева ни на минуту не оставляли гостей наедине. Разговор пришлось отложить. Утром к байскому дому подали лакированный фаэтон, и гости в сопровождении хозяина поехали на причал. Здесь их на большом баркасе ждали бородатые рыбаки. Еще с вечера хлебосольный бай распорядился закинуть в море сети, – как раз через эти места, на нерест, к устью Атрека, шел сазан, и хозяину дома хотелось позабавить своих именитых гостей.

Бай с гостями и тремя рыбаками уселись в баркас, и он легко заскользил по зеленой морской глади, направляясь в сторону устья реки, расположенного на советской территории. Шли с предосторожностями – упаси, Аллах, угодить ненароком в руки красных пограничников! Не вторгаясь в чужие воды, остановились, заглушили мотор. Рыбаки стали проворно выбирать сети.