Александр Дюма - Изабелла Баварская Страница 34

Настоятельница поклонилась и снова вышла. Королева тотчас позвала своих служанок, велела подать одеться и, потребовав носилки, отправилась на улицу Барбет осмотреть приобретенный ею небольшой дворец, в котором намеревалась устроить для себя скромное жилище.

Как и говорила королева, король, постоянно находясь в окружении двенадцати человек, одетых во все черное, ничего не делал иначе, как по принуждению. Добыча мрачной меланхолии, он проводил свои дни в припадках бешенства или в вялом бездействии — смотря по тому, одолевала или отпускала его горячка. Во время приступов казалось, что его снедает адский огонь. В промежутках между ними он дрожал всем телом, словно нагим был выставлен на жестокий мороз; при этом он не обнаруживал никаких признаков памяти, здравого суждения, иных человеческих чувств, кроме чувства неизбывной тоски.

С первых же дней мэтр Гильом стал тщательнейшим образом изучать его болезнь. Он заметил, например, что любой шум повергает больного в озноб и потом еще долго беспокоит его — поэтому лекарь запретил звонить в колокола; заметил он и то, что цветы лилии по каким-то непонятным причинам приводят Карла в ярость — и с глаз его были убраны все эмблемы и гербы королевства; он отказывался пить и есть, встав, не желал ложиться, а если лежал, то ни за что не хотел вставать; лекарь распорядился, чтобы больному прислуживали люди в черных одеждах, вымазанные черной краской: они входили к нему внезапно, и тогда последние остатки бодрости покидали больного, так что он целиком оставался во власти животного инстинкта самосохранения. Прежде столь отважный и смелый, Карл трепетал, словно ребенок, был послушен, как кукла, тяжело дышал и не мог вымолвить ни слова, даже если хотел на что-то пожаловаться. Между тем от искусного доктора не ускользнуло, что польза от лекарств, которые больного заставляли принимать насильно, заметно уменьшалась, если вовсе не сводилась на нет вредом, приносимым этим насилием. Тогда он и решил заменить принуждение лаской. От успешного ли лечения или от упадка сил, но только король сделался гораздо спокойнее, и появилась надежда, что голос любимого существа пробудит в его сердце память, утраченную разумом, и что он с радостью встретит кроткое и милое лицо вместо отвратительных физиономий ненавистных ему надзирателей. Именно тогда мэтр Гильом подумал о королеве и попросил, чтобы она приехала и помогла продолжить столь счастливо начатое лечение. Мы уже знаем, какие причины помешали Изабелле самой отправиться в Крей и кого она решила послать вместо себя, надеясь, что исцелению короля это не воспрепятствует.

Мэтра Гильома уведомили об изменениях, внесенных в его план. Хоть и с меньшей уверенностью в успехе, но он все-таки не отказался его осуществить и с надеждой ожидал приезда юной монахини.

Она явилась в назначенный час в сопровождении настоятельницы. Это было поистине ангельское существо, о каком только и мог мечтать доктор для своего чудесного врачевания, однако на ней не было монашеского платья, и ее длинные волосы свидетельствовали о том, что она еще не приняла обета.

Мэтр Гильом думал, что ему придется ободрять бедняжку, но она держалась столь просто и естественно, что ему оставалось лишь пожелать ей успеха; у него было приготовлено для нее множество всяческих наставлений, но ни одного из них он не произнес и полностью доверился чувству и вдохновению этой непорочной души, готовой добровольно принести себя в жертву.

Одетта (а это была именно она) уступила настойчивым просьбам своей тетки, как только поняла, что то, чего от нее требуют, сопряжено с настоящим самоотречением. Ибо любовь, притаившаяся в недрах благородной души, рано или поздно является людям под видом великой добродетели, и лишь те немногие, коим дано заглянуть под скрывающий ее покров, узнают ее истинное лицо; профаны же так и остаются в неведении и называют ее тем именем, которым она сама себя нарекла.

Карл под присмотром опекунов вышел на свежий воздух: яркое полуденное солнце утомляло его, и потому для прогулок выбирали утренние или вечерние часы. В королевской комнате Одетта была совсем одна, и тут в душе девушки произошло что-то странное. Родилась она далеко от трона, а судьба упорно толкала ее к нему, как волны толкают к скале утлый челн. Все в этой комнате говорило о том, что здесь распоряжаются посторонние и о больном они заботятся не из любви к нему, а за вознаграждение. И Одетта почувствовала глубокую жалость к несчастному страдальцу. Лишенный короны и облаченный в траур король, взывающий о помощи к простой девушке из народа, — в этом она увидела нечто возвышенное: Христос, несущий свой крест под градом ударов, еще более велик, чем Христос, изгоняющий из храма торговцев.

Печально и тихо было в этой комнате, куда тусклый свет проникал только сквозь витражи; украшенный лепниной изразцовый камин, в котором в эту самую жаркую пору лета пылал огонь, находился напротив большой кровати, покрытой изодранным зеленым с золотыми цветами шелком. Глядя на эти лохмотья, можно было представить, в каком безумном неистовстве метался здесь сумасшедший король. На паркете валялись обломки мебели и осколки посуды, сломанной и разбитой им в припадке бешенства, но никто не удосужился их убрать. Одним словом, все здесь являло картину бессмысленного разрушения. Видно было, что обитала тут одна только грубая сила, а следы опустошения говорили о том, что произвел его, скорее всего, дикий зверь, но не человек.

При этом зрелище естественный для женщины страх овладел Одеттой; ей показалось, что ее, робкую, беззащитную газель, бросили в берлогу льва и что безумцу, к которому ее привели, достаточно прикоснуться к ней — и ее постигнет жалкая участь вещей, обломки которых валялись у нее под ногами, ибо не было у нее арфы Давида, чтобы укротить Саула.

Одетта погрузилась в свои мысли, как вдруг услышала шум: до нее донеслись жалобные крики, подобные тем, какие издает человек, охваченный ужасом; вскоре к ним прибавились голоса людей, которые, казалось, кого-то ловят. И в самом деле, король вырвался из рук своих надсмотрщиков, и они догнали его только в соседней комнате, где завязалась самая настоящая борьба. От этих криков Одетту охватила дрожь: она бросилась искать потайную дверь, через которую вошла, но, не обнаружив ее, побежала к другой. В эту минуту шум настолько приблизился, что девушке показалось, будто он совсем рядом; тогда она кинулась к кровати и спряталась за занавесками, чтобы, по крайней мере, не сразу попасться на глаза разъяренному королю. Едва успела она это сделать, как послышался голос мэтра Гильома: «Оставьте короля в покое!» — и дверь отворилась.