Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 2 Страница 34

– Меня? – на миг боль куда-то отступила. – Но они дрались с французом!

– Он, верно, вмешался, думая, что пришли за ним. Однако, как глупо…

– Не глупо, а…

– Глупо не то, что вы подумали. Мои люди тут ни при чём, я мчался что было мочи, но опоздал к рандеву. Некто иной прибыл раньше, но им в тот день также не улыбнулась удача.

Я поведал ему, что узнал по глазам одного из работников Прозоровского, но Игнатий резко отверг свою причастность к ним, воскликнув, что всегда действовал без сомнительных помощников, наводнивших дом неразборчивого князя. Человек Голуа попадался ему в Константинополе, но он думал, что Этьен прислал его следить за ним.

– Но кто мог знать, что я окажусь в доме Карно, если даже я…

– Куда как прозрачно! – воскликнул Карнаухов. – Вы отбыли в Египет, а перед тем махали направо и налево проклятым эпиграфом и болтали в салонах про знатока древнееврейского. Лишь дурак не сумел бы свести все факты воедино.

Не он и не Беранже – кто-то третий преследовал меня. Артамонов, Прозоровский – у обоих находились мотивы ступать за мной по пятам, но у них же отыскивались и оправдания.

– Но откуда вы сами, Карнаухов, узнали о моём пути на Восток?

– Кучера вашего прижал у пирса. Шилом кольнул – он мне всё и выложил: и про Бейрут, и про скрижаль. Потому и отомстил, когда я об этом сказать хотел – там, на дороге. Чтобы и дальше из вас поживу тянуть.

Если бы во мне не истребились силы радоваться, я бы, чего доброго, возликовал от такого откровения, а не осерчал бы на Прохора, как следовало бы, проведав о его мелкой подлости, ибо теперь установилась твёрдая истина его мотивов. И ничтожный интерес его не только не препятствовал моему доброму к нему отношению, но и давал повод надеяться на помощь его – если только она не запоздает.

– Всё, что болтают о камне – ерунда. – Но поскольку он молчал, ожидая продолжения, мне пришлось набраться сил, коих хватило, чтобы проявить мысль без выказывания раздражения: – Как объясните вы то, что остались живы, владея им? И я жив по сей день, хотя не знаю, как долго продлится моё прозябание… но тут он ни при чём. Вернее, вина его косвенная. Может, вы верите в то, что он обладает дальнодействием и заставляет других людей убивать меня вместо себя, оставаясь вне подозрения… – я чуть было не закончил: – «в витрине музея»?

– Действие его не мгновенно, – неожиданно спокойно ответил он. – Он влияет не всегда и не на всех.

– На чём же оно основано? – спросил я.

Карнаухов помолчал, раздумывая, стоит ли поверять мне некую тайну, но потом решился:

– Силы неизмеримо более тонкие, нежели магнетизм или электричество управляют его влиянием.

– Всем драгоценным камням приписывают некие силы. Но вера в амулеты абсурдна как для верующих в Бога, так и для избравших путь постижения через науки.

– Как знать, как знать, – он зачерпнул горстку песка и медленно ссыпал его пирамидкой на ладонь, точно взвешивал свои будущие слова. – Вот песок. Совокупность неупорядоченных кусочков кварца не несёт, конечно, ничего. Но придадим испечённому из него стеклу форму линзы. Опасна ли она?

– Сама по себе нет.

– Верно. Она приобретёт свойства зажигательного стекла лишь при стечении ряда обстоятельств: яркости и угла светила, расстоянию до горючего материала, времени свечения.

– И что же?

– А то, что свойство материала воспламеняться на воздухе и мощь солнца не зависят от нас, а форма линзы суть порождение разума и рук. Сочетание множества причин побуждает скрижаль действовать. Смотрите на него как на линзу, фокусирующую неведомые нам силы или…

– Что?

– Много ли вам скажет одна буква?

– Смотря при каких обстоятельствах.

– Так! – обрадовался он. – Послушайте, я материалист и не верю в проклятия. Или скажу по-другому: я не верю в проклятия, которые существуют сами по себе. Всё имеет источник и сосуд. Реки наполняют низины, превращая их в моря. Можно ли сказать, что болото проклято, или такова природа вещей? Я много размышлял об этом. Вот представьте, Мартин Лютер прибивает свои тезисы к двери храма, и прихожане читают их, после чего на слом идут церкви и горят монастыри, так что ответные тезисы не на что повесить. Можно описать это по-разному, сказать, что храм пал под ударами судьбы, а не заступов, а обители горят в адском пламени, а не в пожаре, порождённом десятком факелов. Если доверить историю мифу, то спустя годы все забудут не только исполнителей, но и настоящую причину.

– Вы пытаетесь восстановить озлобленных горожан за легендой о злом роке, погубившим святыни, а за ними проследить мотив, например, протест против индульгенций.

– Глубже, гораздо глубже, друг мой! – воскликнул он, и я впервые здесь ощутил зуд неудовлетворённого познания. – В моем примере вы только подошли к нашему с вами краеугольному камню. Предположим, никакого степного проклятия нет, а есть только неясное нам физическое воздействие неведомых пока причин. Гром следует за молнией иногда мгновенно, а в другой раз спустя минуту.

Признаюсь, он заинтриговал меня более чем кто бы то ни было, включая самого Беранже, высокопарные затеи которого выглядели детскими играми. Самочувствие моё позволило только сесть, прислонившись к стене, отчего у меня вмиг закружилась голова.

– Продолжайте же, – просил я, еле ворочая языком, но тут он оставил меня, чтобы принести воды. – Только умоляю, не называйте своим другом.

– Хорошо, что напомнили, – он снова лёг, когда я напился, – а то и я едва не попался на крючок вашего шарма. Прошу простить меня, но я не вполне убеждён, что могу доверить вам свои рассуждения, – признался Карнаухов с ухмылкой, не оставлявшей его и здесь. – Как ни прискорбно говорить это, но коли бы я убедился в вашей скорой смерти, Рытин, тогда это вполне безопасно… но вдруг вы пойдёте на поправку… или вас перестанут колотить. Дайте мне ночь подумать. Я хочу увериться, что даже такой исход не повредит моим планам.

Планам! У него ещё оставались планы. Я же знал только одно: Беранже из тех, кто не позволит мне выйти из тюрьмы живым. Выпив ещё воды, я провалился в забытьё.

На другой день, должный стать свободным от экзекуции, он вновь подобрался ко мне.

– Итак, важно иное. Электрические и магнитные корпускулы материальны, глаз тоже, но знание языка, сам процесс осознания – нет. Я задаюсь вопросом, что является связующим звеном между материей и идеей? Где происходит трансформа мысли и действия? Это неизвестно, но тогда я вполне вправе предположить, что камень наш действует таким же образом, с той лишь разницей, что для влияния ему даже не нужно знание языка восприемником. Его письмена, как камертон, настроены таким образом, что влияют на некие тончайшие струны души… Да, души, которая имеет влияние на тело. И это влияние губительно. Священники, кажется, хорошо это чувствуют, хотя и не понимают причин и следствий, говоря о грехе. И хотя я не теолог, а и вовсе скорее атеист, но мне близка мысль о ничтожном первородном грехе, как первопричине, вызвавшей некую гигантскую метаморфозу материального – падение небес!