Путешествие за смертью. Книга 2. Визитёр из Сан-Франциско - Иван Иванович Любенко Страница 34

Глава 19

Криминальная полиция

Утро следующего дня для Баркли было тяжёлым. Английское словечко hangover – похмелье – в буквальном смысле переводимое, как висеть (или перевешиваться) через что-либо, очень точно отражало его состояние. С измятым и опухшим лицом американец тяжко вздыхал, сидя рядом с Ардашевым в кабриолете по дороге в полицейское управление. Голова трещала, будто в ней одновременно строчила игла швейной машинки «Зингер» и печатала «Ундервуд» или, по крайней мере, в черепе поселился десяток коростелей, кричащих одновременно. Посоловевшими глазами он таращился на Бранденбургские ворота, смутно догадываясь, что эта достопримечательность находится в Берлине, а не в Париже.

Пытаясь восстановить в памяти окончание вчерашнего застолья, банкир вдруг вспомнил, что вчера перед дверью своего номера он долго с кем-то обнимался, звал в гости в Нью-Йорк, а потом и к себе на родину – в Сан-Франциско, и обещал искупать приветливого незнакомца в бассейне с односолодовым виски. Тот вежливо выслушивал, кивал и уверял, что непременно воспользуется предложением мистера Баркли, постоянно вставляя слово паразит «like», которое у сан-францисканцев заменяет звуки мышления и раздумья «uh» и «um»[42]. Он не говорил «Сан-Франциско», он произносил «Сампенсиско», а вместо «these and those», он выговаривал «dees and does». То есть он был такой же, как и Баркли стопроцентный сан-францисканец. Вот тут-то, приняв его за земляка и своего парня, миллионер выложил ему всё о биржевой сделке, фрахтовом договоре франко-Нью-Йорк таможенный склад, о пароходе «Балтимор», складском свидетельстве на предъявителя, о том, как на несоответствии слитков стандартам аффинажных заводов Эдгар удачно сбил цену… что-то плёл про Роттердам и хвастался тремястами процентами профита, поднятого на сделке. Потом прикладывал палец к губам, требуя хранить тайну. Собеседник улыбался одним ртом, хлопал Баркли по плечу и обещал забыть об этом разговоре. Он – надо отдать ему должное – помог открыть ключом дверь номера, пожелал спокойной ночи и пропал. Исчез. Растворился в дверном проёме, как фантом. А был ли он вообще?.. За ним явилась крошка Лилли. Вернее, Баркли пригрезилось, что она пришла…«Давно пора затащить эту самку в постель, а не согласится – уволю. Надо только до Нью-Йорка добраться», – подумал он, подставляя лицо под прохладный поток встречного ветра. «Если мне привиделась переводчица, то ведь и этот незнакомец тоже мог существовать лишь во сне? Тогда и переживать не стоит, что разболтался… Только сердце всё равно отчего-то ноет… А ещё бесит этот гладковыбритый, как Джордж Вашингтон на долларовой купюре, мистер Ардашев. Не напивается, хотя и пьёт. Не курит. Правда, бесконечно кладёт под язык эти мерзкие леденцы. За дамами не ухлёстывает, но, что совершенно точно – наблюдает за Лилли. А может, он считает, что она и есть Морлок? Нет, не может быть. Хотя почему нет? У меня ещё в Нью-Йорке возникло подозрение, что она спуталась с корреспондентом из «Нью-Йорк Таймс», бравшим у меня интервью перед самым отъездом. А что если они на пару всё это и затеяли? Морлок – это не обязательно один человек. Преступников может быть несколько». От этой мысли стало ещё муторнее. «Жаль, что с утра я не сумел влить в себя бутылку холодного пива. Хотя в тот момент от одной мысли об алкоголе меня воротило до тошноты. А сейчас, после этих воздушных ванн, кружка пива была бы весьма кстати».

Баркли заёрзал на сидении, его лицо страдальчески сморщилось.

– Мистер Ардашев, остановите машину, – попросил он. – Мне нужно слегка промочить горло.

– Пожалуй, вам это не помешает, – Клим Пантелеевич щёлкнул крышкой золотого Мозера. – У нас есть в запасе минут двадцать-двадцать пять. Портерные тут на каждом углу. Их называют «Destillation». Правда, в них собирается простой народ. Есть, конечно, и роскошные пивные дворцы (Bier-Paläste), но они сейчас ещё закрыты.

– Простой народ? Отлично! Я ничего не имею против проституток, кучеров и актёров, не говоря уже о журналистах, хотя они хуже первых, вторых и третьих.

– Тогда можем причалить хоть здесь.

– Oкей, бросаем якорь!

Такси остановилось. Баркли ворвался в пивную, шагнул к барной стойке и, получив пол литра «Weissbier»[43], с удовольствием его в себя влил. На его довольном лице заиграла улыбка. Закурив «Упман», он философически изрёк:

– А всё-таки жизнь чертовски прекрасная штука, не правда ли?

– Это так. Но было бы лучше, если бы вы докурили в такси. Не хочется опаздывать к комиссару.

– Тогда едем!

Согнувшись, точно боксёр, и держа перед собой сигару, американец зашагал к выходу аршинными шагами.

Автомобиль вновь зарычал и, трагически захлёбываясь звуком больного мотора, покатился к полицейскому управлению.

У вывески «Polizei-praesidium»[44] на Александерштрассе таксомотор остановился и высадил пассажиров.

Комиссар криминальной полиции Питер Шульц был человеком известным, и потому достаточно было назвать его имя, как дежурный полицейский тут же провёл к нему в кабинет.

– Вы пунктуальны. И это радует, – вставая из-за стола, выговорил полицейский. – Есть новости. Эксперт сделал фотографии отпечатков на солонке с ядом и салфетке, лежащей на столе, где сидел неизвестный англоговорящий посетитель. Отпечатки больше обычных и, судя по рисунку, оставлены кожаными перчатками. Другая солонка и салфетка таких следов не имеют.

Клим Пантелеевич тут же перевёл слова комиссара, и Баркли понятливо закивал.

– Вы сами можете в этом убедиться.

Офицер протянул Ардашеву фотографии.

– Три пальца на солонке и три пальца на салфетке. Причём, те же самые.

– А что в этом удивительного? – подняв брови, осведомился полицейский.

– Странно, что нет отпечатка четвёртого пальца.

– Ну не знаю, – недоумённо поморщился Шульц. – Всё зависит от привычки. Некоторые, сами понимаете, держат вытянутым мизинец, другие берут солонку двумя пальцами. Тут уж как кому заблагорассудится.

– Но ведь не в кожаных перчатках?

– Да, и это обстоятельство полностью меняет дело. К тому же, как вы и говорили, обер-кельнер и официант засвидетельствовали, что видели человека в перчатках за соседним столиком. Химическая экспертиза подтвердила ваше предположение, что в солонке находился гидроксиламин. Таким образом, все подозрения с мистера Баркли сняты. Вы можете быть свободны.

Клим Пантелеевич поднялся и перевёл слова полицейского мистеру Баркли.

– Have a nice day[45], – протянул руку американец.

– The same to you[46], – ответил Шульц и, повернувшись к частному детективу, сказал: – Mister Ardashev, I'd like to talk with