Иерусалим правит - Муркок Майкл Страница 35

Капитан Квелч, находившийся в прекрасном расположении духа, несмотря на погоду, взобрался по трапу слева от нас и остановился у вентиляционной трубы, чтобы посмотреть на берег.

— Потеряли кого-то?

Миссис Корнелиус глянула на него с глубоким подозрением.

— Только мистера Микса, — сказала она.

— Он ведь отправился на берег с этим парнем, Радоничем, и с Шефом, верно?

Я видел Радонича незадолго до того.

— А все остальные вернулись на борт, капитан?

— Насколько я знаю. Ваш мистер Симэн следит за своими людьми, и мои — все на местах, включая слегка похмельного Шефа Крэмпа, который заметил, как мистер Микс вызывал такси возле «Пенгуин верт» на Рю де Лондр. Я отправил Крэмпа чистить машины. Не могу допустить, чтобы у моих парней было много свободного времени. У вашего мистера Микса там не возникнет больших проблем, если он не осквернит мечеть или что-то в этом роде. Хотя тут не слишком любят черных… Однако они могут предположить, что он — зуав-резервист[248], и оставят его в покое. А если они примут его за сенегальца, то, конечно, тоже не будут тревожить. По сравнению с сенегальцами наши гурки[249] — это просто старые девы. — Он втянул холодный воздух. — Надо сказать, что здесь лучше не стало со времен моего последнего визита. Самая настоящая выгребная яма. Ползает всяческая шушера. Я очень обрадуюсь, когда мы снимемся с якоря. Боюсь, прогресс должен выглядеть по-другому. Прошлое мчится вперед, будущее движется назад, пока неутомимый Теллус сплетает настоящего ткань[250].

Мне нравилось слышать, как звучат цитаты из Уэлдрейка, произнесенные густым, роскошным голосом. Я не думал о том, что, прибыв в Александрию, лишусь великого удовольствия — общения с капитаном, читающим вслух свои любимые книги, пока мы наслаждаемся выпивкой и небольшими дозами хорошего кокаина в чудесной обстановке его каюты. Комнаты капитана Квелча были интеллектуальным, художественным и чувственным оазисом в пустыне вульгарности и претенциозности. Последнее в особенности относилось к нашему самодовольному шведу, который стал еще более неприветливым после прибытия в Касабланку.

Они с миссис Корнелиус явно отдалились друг от друга, возможно, из-за ее готовности хорошо проводить время в любой доступной компании. С таким уж она уродилась характером. Тем, кого притягивал этот Erdgeist[251], оставалось только принимать ее, как принимал я, ибо она воплощала свободу духа. Пытаться управлять моей подругой было так же бесполезно, как пытаться управлять юго-восточным ветром.

Миссис Корнелиус нахмурилась, когда морской волк удалился.

— Держу пари, тшто он знает больше, тшем говорит, этот тшертов старый алкаш.

Меня очень огорчало то, что миссис Корнелиус придерживалась столь низкого мнения о нашем гостеприимном хозяине. Я все еще предполагал, что ревность, проявившаяся в ее обращении с Эсме, по крайней мере, отчасти объясняла происходящее, хотя я никогда не мог заставить подругу признать это, даже в наши тихие вечера, пока мы сидели, рассматривали альбомы с вырезками и вновь переживали счастливые времена. Она утверждает, что всегда заботилась о моих интересах.

— Ты был такой простак, Иван, всю твою тшортову жизнь. Ты такой простак, тшто даже сам себя надувал временами!

Это верно. Теперь я тоже понимаю, что очень часто, проявляя нелепую доброту или великодушие, я сам становился собственным худшим врагом. И все же по иронии судьбы я вижу, что и сегодня дети миссис Корнелиус и их друзья обвиняют меня в самых возмутительных и грандиозных преступлениях! А некоторые из них даже восхищаются мной за это. Я для них — своего рода капитан Макхит[252]. Они считают, что я буду цитировать омерзительные частушки Брехта и Вайля, словно эта парочка вообще что-нибудь знала о преступном мире — да и об обычном мире, коли на то пошло! С этими коммунистами всегда так. Они видели либо слишком мало настоящей жизни, либо слишком много. Средний европеец в основном счастлив, если удовлетворяет свои потребности, получает чуть-чуть излишеств и возможность голосовать за представителя, который будет заботиться о его интересах в обществе. Это честный, добросердечный человек, готовый помочь любому соседу, будь то немец, голландец, француз или славянин, — но, возможно, средний европеец немного ленив. И тут он обнаруживает, что его эксплуатируют. Еврей, которого он по доброте душевной приютил в своем городе после того, как услышал об ужасном отношении к евреям в других местах, — этот еврей становится ростовщиком, торговцем, фабрикантом, лавочником, землевладельцем… И взгляните-ка! Все богатство внезапно оказывается во владении у этого бедного бесприютного еврея, он теперь строит синагогу в центре города и выгоняет честного бюргера из дома, освобождая место для своих единоверцев, которые могут заплатить больше! Карл Маркс считал, что проблемы нашего мира можно решить с помощью уничтожения капитала, но проблемы мира немедленно решатся, как только мы увидим уничтожение Карла Маркса и всего, что он породил. Böyle bir yemek ismarlamadik![253] Так говорят турки. Die Menge hält alles für tief, dessen Grund sie nicht sehen kann[254]. Но я думаю, что все мы становимся время от времени жертвами таких самообманов. Карл Маркс открыл нам упрощенное будущее. Мартин Лютер открыл лишь простоту Бога. И все же оба в свое время нанесли нам ущерб. Бог и коммунизм состарились вместе, и мы можем только смотреть на их потомство. Господи помилуй! Господи помилуй! Маленькие девочки в соборе поют так нежно… Синие и белые мозаики отражают свет, который проникает в этот утешительный полумрак, словно глас Самого Христа. Ессе stolec![255] Се задница! Нам даровали видение возрожденной Святой Руси. Великолепной России, в которой я родился и в которой много лет надеялся умереть. Но она исчезла, и я обречен погибнуть в английской трущобе.

И все же, как писал Уэлдрейк, которого любил цитировать капитан Квелч, «один сладостный миг стоит вековых страданий». Мне не о чем жалеть. Скоро я буду мертв, и я умру, зная, что сделал все возможное, чтобы передать дальше мудрость, обретенную за долгие годы, показать миру, что пошло не так с 1900‑го. И если они не хотят слушать — как я могу чувствовать себя виноватым? В холокосте, если вам угодно так его называть, я виноват, в конце концов, не больше, чем Адольф Гитлер! Я думаю, мы скорее добились бы успеха, если бы спросили себя: «Кто кого предавал в те дни?» Тогда, возможно, мы смогли бы понять, кто продолжает предавать нас и все то, о чем мы мечтаем. Мы — люди Нового Завета, а не люди Книги. El-kitab huwa sa’ab ‘ala Twalad essaghir. Das ist meyn hertz. Rosi! Ayn chalutz, ich bin. Ayn gonif, never! Teqdir tefham el-Kitab da? El-’udr aqbah min ed-denb[256].

— Оправдание куда позорнее, чем преступление, — часто заявлял капитан Квелч. Это, по его словам, было одной из причин, почему он никогда не оправдывался. — Если я преступаю закон — что ж, я делаю это ради собственной прибыли. Я готов пойти на риск. Но, по чести, друг мой, не могу сказать, что считаю свои поступки ошибочными или дурными. И многие люди со мной соглашаются, особенно мои клиенты.

По настоянию миссис Корнелиус мы втроем пришли в холл отеля «Френч-лайн», единственное цивилизованное место в городе, чтобы встретиться с начальником полиции при майоре Фроментале, маленьким человечком с мягкими чертами лица, который носил противоестественно элегантную белую форму и кепи, практически скрывавшее толстые черные брови. Полицейский назвался капитаном Гурелем; у него был гладкий, почти показной парижский выговор. Капитан заверил нас: работорговля полностью уничтожена французами. Он признал, что местный самогон мог свести мистера Микса с ума. Возможно, тот даже ввязался в драку и был ранен. «Но об этом мы скоро узнаем, джентльмены». С видом человека, которого ждут более важные дела, он сопроводил нас от отеля к своему «даймлеру». Местный шофер отгонял любопытных юнцов старомодным верблюжьим хлыстом, который, очевидно, использовали только для этой цели.