Габриель Ферри - Обитатель лесов Страница 36

Оба индейца тотчас удалились для выполнения данного им поручения и вскоре возвратились назад с заверением, что их вождь может быть спокоен.

Индейские часовые, побуждаемые ненавистью к белым и рассчитывая на отличие, удвоили бдительность. Они боялись заснуть не из страха смерти, ибо индеец почти не ведает страха, но опасались пробуждения в царстве духов, где от срама нельзя будет глядеть в глаза славных охотников и предков.

Слух и зрение индейца изощрены до такой степени, что ничто не в состоянии ускользнуть от их чуткого уха и зорких глаз, но туман до того сгустился, что даже плеск воды на нем раздавался глуше, не говоря уже об окружающей жизни, которая замерла ночью.

Закрыв глаза и навострив уши, сидели индейские воины неподвижно у своих огней, стараясь одолеть сон, и лишь по временам подбрасывали они в огонь сухие сучья.

Уже близился рассвет, но на обоих берегах реки и на островке не было слышно ни звука, и лишь слабые отзвуки далекого водопада и шелест камыша нарушали мертвую тишину.

Предводитель апахов находился на левом берегу реки. Сырой ночной воздух бередил его раненое плечо. Пламя от костра освещало резкие черты его лица, казавшиеся бледными от значительной потери крови.

Испещренное воинскими рисунками лицо, обезображенное вдобавок гримасой и болью, сверкающие и дикие глаза придавали ему суровый вид.

Несмотря на удивительное самообладание Черной Птицы, его веки стали мало-помалу смыкаться, в глазах начало темнеть, и, наконец, сон помимо воли овладел апахом.

Сон индейского предводителя был столь крепок, что он не слышал даже, как захрустели под мокасинами сухие листья, не видел, как принадлежавший его племени индеец приблизился к нему.

Неподвижно и прямо, точно какая-нибудь бамбуковая трость, остановился перед ним весь покрытый кровью апахский вестник, с широко открытыми ноздрями и высоко вздымающейся грудью, как бывает у людей, совершивших продолжительный и далекий переход. Некоторое время индеец терпеливо ждал, когда спящий вождь откроет глаза и захочет его спросить о результатах битвы.

Наконец, заметив, что голова военачальника все более и более склоняется на грудь, индеец решился дать ему знать о своем присутствии, заговорив:

— Если Черная Птица откроет глаза, то услышит из уст моих известие, которое далеко отгонит от него сон.

При звуках голоса, поразившего его слух, Черная Птица тотчас открыл глаза и мгновенно овладел своими чувствами. Стыдясь, что он, предводитель, был застигнут спящим, подобно обыкновенному воину, индеец счел необходимым оправдаться.

— Черная Птица потерял много крови, он потерял так много крови, что завтрашнее солнце не высушит ее за день и его тело слабее его воли. Ты, верно, имеешь что-нибудь важное сообщить мне, — продолжал он, обращаясь к вестнику, — а то Пантера не послал бы ко мне своего самого быстрого гонца.

— Пантера ничего не поручал передать тебе, — отвечал вновь прибывший индеец, — копье белого человека пронзило его грудь, и предводитель охотится теперь вместе со своими предками в долине духов.

— Я надеюсь, он умер победителем и перед смертью видел, как белые собаки побежали от него во все стороны? — спросил Черная Птица.

— Он умер побежденным, а мы, потеряв вождя и пятьдесят лучших воинов, должны были обратиться в бегство.

При таком неожиданном известии Черная Птица, несмотря на жгучую боль раны и на все свое самообладание, едва не вскочил с места. Однако он тотчас овладел собой.

— Кто же прислал тебя сюда, вестник несчастья? — спросил он, с трудом сдерживая гнев.

— Воины, которым нужен вождь, чтобы искупить свое поражение. Черная Птица до этих пор был вождем лишь одного рода, теперь же он может стать главой целого племени.

Черные глаза индейца засверкали от гордости. Доверие индейцев даст ему власть, а понесенное ими поражение свидетельствовало о благоразумии его первоначальных планов, которые отверг совет вождей.

— Если бы оружие людей с севера соединилось с оружием наших воинов, белые юга не остались бы победителями, — заметил Черная Птица, потом, указывая на свою рану, индеец продолжал: — Что может предпринять раненый вождь? Ноги его отказываются ему служить, ему даже трудно держаться в седле.

— Его можно будет привязать к седлу, — отвечал индеец. — Вождь — это голова и рука племени, если рука ослабела, то не слабеет голова; вид крови раненого вождя всегда воодушевлял апахов. Совет вождей ожидает Черную Птицу, чтобы услышать его мудрые слова, а боевой конь твой в готовности. Так пустимся же в путь!

— Нет, — отвечал Черная Птица, — нет! Воины мои стерегут на обоих берегах белых людей, которым я предлагал быть нашими союзниками, теперь они сделались нашими врагами. Пуля одного из них надолго изувечила мою руку, прежде безотказную в битвах, и если бы мне предложили начальство над десятью племенами, я отказался бы от этого, чтобы дождаться здесь того часа, когда кровь, которой я жажду, прольется перед моими глазами.

После этого Черная Птица вкратце рассказал о пленении Гайфероса, его освобождении с помощью канадца и отказе, последовавшем со стороны охотников на его предложение, и, наконец, данной им клятве отомстить.

Индейский гонец внимательно выслушал его.

Понимая всю важность новой битвы с золотоискателями в пору, когда они, в упоении одержанной победы, считают себя огражденными от внезапного нападения, индеец предложил Черной Птице назначить вместо себя для наблюдения за охотниками другого начальника. Но Черная Птица остался непоколебим.

Несмотря на то, индеец не отчаивался.

— Хорошо, — продолжал он уговаривать, — недалека минута, когда солнце взойдет. Я подожду до рассвета и до тех пор не решусь рассказать апахам, что Черная Птица предпочитает личную месть чести своего племени. Нашим воинам тогда останется меньше времени для сожаления о потере храбрейшего.

— Пожалуй, — отвечал индеец серьезным тоном, несмотря на то, что оказанная ему честь приятно щекотала самолюбие, — но гонец должен после сражения и продолжительного перехода отдохнуть а между тем я выслушаю рассказ о сражении, в котором Пантера лишился жизни.

Индеец подсел к огню, скрестил ноги и, опершись локтем о колено, положил голову на раскрытую ладонь.

Дав своему сильно бившемуся сердцу немного успокоиться, индеец начал подробный рассказ о нападении на лагерь белых. Ни одна малейшая подробность, могущая усилить раздражение Черной Птицы против мексиканцев, не была им пропущена.

Окончив свой рассказ, индеец прилег подле огня и заснул, или, по крайней мере, притворился, что заснул. Что же касаемо Черной Птицы, то страсти, владевшие его сердцем, не давали ему на этот раз уснуть.